форм слововыражения у Толстого в связи с развитием содержания повести и ее эмоциональным движением.
В заключение нашего далеко не полного анализа стилистических разоблачительных средств, используемых в повести «Смерть Ивана Ильича», необходимо остановиться на двух чертах, которые характерны не только для всей повести, но для многих произведений Толстого вообще.
Первая черта — это использование Толстым какого-нибудь стойкого эпитета для специальной меты того или иного глубоко осуждаемого факта или явления. Употребляется такое определение в известной градации, в нарастании, как бы для того, чтобы было лучше понято именно то, что это положительное определение выражает, а потом постепенно все переводится в иной, разоблачительный план, когда от положительного определения остается именно одна видимость, а существо дела встает с нею в противоречие. Начальное утверждение какого-нибудь качества постепенно само собой переходит в осудительное отрицание — путем полнейшей несовместимости того, что зовется, слывет, считается, с тем, что есть на самом деле. В «Крейцеровой сонате» таким определением-отрицанием было «чистый»; там оно обозначало так называемую «чистоту» мужчины-блудника, то есть чистоту одежды, манер, ногтей, но отвратительную моральную грязь. Таким образом, там «чистый» значило «нечистый». В повести «Смерть Ивана Ильича» таким определением-отрицанием становится формула самого главного героя — «приятный и приличный». Уже в юности Иван Ильич был то, что называется «приличный человек»; «Он служил, делал карьеру и вместе с тем приятно и прилично веселился» (ездил в дальнюю улицу после попойки, вступал в связь с несколькими женщинами и т. д.). Женитьба Ивана Ильича также вначале не нарушила, а даже усугубила тот характер жизни «легкой, приятной, веселой и всегда приличной и одобряемой обществом…» (удобство домашнего обеда, хозяйки, постели). От службы своей Иван Ильич также ждал «приятности и приличия» (то есть отделения служебного от человеческого). Мы видим, как постоянно, с каким фанатическим упорством стремится он заключить свою жизнь, все ее проявления в рамки «приятности и приличия», то есть того, что общество считает «приятным и приличным». Но столь же постоянно и с нарастающей интенсивностью раскрывается содержание этой миловидной двуединой формулы, этого символа веры людей того же образа жизни, что и у Ивана Ильича, — распущенность, эгоизм, самоуслаждение, равнодушие к нуждам людей, животность во всем. И, таким образом, постепенно читатель подводится к тому ощущению, что «прилично» — фетиш для «известного рода» людей — это верх неприличия, нечистоты, развращенности.
И последнее, на чем необходимо остановиться, — это стилистическая роль французского языка, словечек, выражений как для реалистической характеристики буржуазно-дворянского общества вообще, так и в целях разоблачительных и осудительных. Французские слова, выражения, фразы в повести «Смерть Ивана Ильича» всегда сопровождают что-то очень фальшивое. Прасковья Федоровна, «вдова-страдалица», перед тем как «очень обстоятельно», забыв про тяжесть минуты, расспросить буфетчика о ценах на кладбищенское место и о певчих, взглянув «с видом жертвы» на Петра Ивановича, сказала по-французски, что ей «очень тяжело». Таким образом, в минуту наивысшей фальшивости положения на помощь является чужой, иностранный язык, как бы санкционируя, покрывая ложь и притворство. (Припоминается Элен Курагина из «Войны и мира», также прибегавшая к французскому языку, когда желала как-то особенно «извернуться».) Другой случай, не менее показательный. Мы знаем, как Иван Ильич любил в юности «повеселиться»; но «все это не могло быть называемо дурными словами: все это подходило только под рубрику французского изречения: «Il faut que jeunesse se passe» 1 , и, кроме того, все это происходило «с чистыми руками, в чистых рубашках, с французскими словами…». И опять иноязычные слова, французское выражение являются тем флером приличия, высокой порядочности, который накидывается на все непорядочное, безнравственное, усладительское и грязное.
1 «Молодость должна перебеситься».
Но, как было уже сказано, содержание повести «Смерть Ивана Ильича» далеко не ограничивается одним непосредственно разоблачительным, сатирическим, критическим элементом. Не может быть ограничен и стиль повести лишь одним рядом, одним строем; есть в нем и иной стилистический ряд, иной строй, и также не один. В частности, если отделять самые выразительные и заметные слои, то это, например, стиль тех страниц повести, где говорится о душевных, нравственных, «философских» страданиях и раздумьях Ивана Ильича в период болезни, о его самоощущении (можно было бы сказать по-житейски — «о его самочувствии»), или стиль эпизодов, рисующих отношения Ивана Ильича с семьей, со слугами, с Герасимом, в особенности незадолго до смерти; наконец, все, что относится к изображению физиологической стороны болезни, телесной слабости и измученности Ивана Ильича, его подорванной психики, — все то, что дало основание врачам считать повесть Толстого квалифицированной историей болезни. Конечно, в общем, широком смысле все эти эпизоды и «ряды» полностью включены в ход развития и раскрытия идеи повести, но сама идея произведения не есть какая-то заранее сформулированная простая и единая мысль, она во многом рождается,
