Любите людей: Статьи. Дневники. Письма. - [10]

Перенести тяготы болезни и невзгоды судьбы помогало Марку Щеглову его заразительное жизнелюбие. На прогулке, за трапезой, в студенческом быту, в дружеском общении, особенно если погода была хороша и спина не ныла, Марк прямо-таки излучал удовольствие от жизни и жадность к ее радостям. Случается, что такое прирожденное жизнелюбие имеет оттенок зоологического тонуса — хороший сон, отличный аппетит, вечная улыбка и завидная энергия, направленная на удовлетворение своих желаний, которые у такого счастливца исполняются на редкость легко. Но Марк Щеглов — и в этом состояла, по-видимому, особая сила его личности, удесятеренная его судьбой, — сочетал жизнелюбие с пониманием трагизма жизни и непоказной, упрямой верой в других людей, в их изначальные добрые свойства.

В конце 40-х годов юноша комсомольского возраста пишет своей знакомой А. Быковой-Халдеевой, затеявшей с ним теоретический спор в письмах и предложившей свое деление людей на «полезных» и «бесполезных»: «Мы в большинстве своем давно уже полезны, трутней, как правило, нет. И сознательно полезны. И вот внутри этого нашего мира безусловно полезных людей мы еще различаемся именно в стародавнем смысле: хороший человек и нехороший человек… В целом-то мы, здорово работающие (в сущности, один для другого), хороший народ. Но вот то, что мы, хорошие люди, умеем еще не любить друг друга вблизи, — это дрянно и обидно. Понимаешь, работать за десятерых, чтобы всем воображаемым землякам, соседям всем жилось веселее, сытнее, а потом дома ненавидеть своего ближайшего, реального соседа за то, что он «плохой» человек! Но это так и бывает. Понимаешь то, что человек полезен (более или менее, в свою мощь), это почти всегда дано, это само собой разумеется. А вот хороший он человек или нет, кто его еще знает. Хотя я уверен, что в катастрофические миги на проверку так называемый «плохой» человек — сутяга, сплетник, завистник, лицемер, себялюб (до определенной степени, конечно…), этот плохой человек окажется лучше себя и удивится сам себе, своему благородству, и все удивятся: «Откуда это у него? Такой был неприятный человек?!.. И нате вам…» Цель моего долгосрочного рассуждения — уверить тебя (или, может быть, показать тебе, что я уверен в этом), что люди, живущие с нами, — хорошие, не только полезные, но и хорррошие! люди» (Архив М. Щеглова).

Письмо это может показаться данью юношеской восторженности, к тому же оно несколько витиевато, «теоретично», наивно… Но ведь что-то похожее говорит Марк Щеглов уже зрелым литератором, только что пережив нападки пристрастной критики, всего за год до смерти. «Не надо унывать, Джульетта, и не надо ничего оплакивать, — пишет он читательнице Д. Чавчанидзе. — Мы живем в необыкновенное, суровое, полное нежданного-негаданного время. Думайте о серьезном, ничего не бойтесь, будьте всегда честной и любите людей. Когда я вижу, сколько на свете чудес, сколько любви, хороших людей, дорогих слов, картин, музыки, когда я знаю, что стоит только позвать, и сколько всех нас откликнется! — то можно ли из-за того, что в литературе сейчас, скажем, невесело и приниженно, можно ли из-за этого терять голову?» (Сентябрь 1955 г .).

Это ли не свидетельство упрямой веры в жизнь и добро? Хотелось бы, наконец, сослаться на воспоминания матери Щеглова — Н. В. Кашменской, которая лучше всех знала своего сына:

«Он любил людей. Да, людей, и это не банальная фраза. Он встречался в больницах и санаториях с самыми разными людьми. И удивительно — со всеми Марк находил точки соприкосновения, чем-то нужен он был им. Как правило, люди, общавшиеся с ним в больницах, становились его гостями дома.

Я как-то высказала сыну, что удивлена такой его всеядностью, что ли, в его круге знакомств и даже дружбы, на что он мне ответил: «Мне везет на людей, мама, я почти не вижу плохих людей вообще. У каждого человека я всегда ищу и нахожу в первую очередь хорошее, а потом уже замечаю дурное, если оно есть».

Марк органически не переваривал вражды, ссор, вздорных отношений, избегал всяких резкостей, но его принципиальность от этого не страдала» 1 .

1 Щеглова-Кашменская Н. В. Марк Щеглов, мой сын… — «Московский комсомолец», 1966, 2 сентября.

Эти личные свидетельства, относящиеся к жизненному поведению и характеру человека, может быть, лучше всего определят и «сокрытый двигатель», по выражению Александра Блока, всей его деятельности. Та особенность его зрения, что он не видел плохих людей и по-юношески веровал в жизнь, разве не это — в сочетании с принципиальным умом — дало такую притягательность всем его писаниям?

О таких людях мы говорим «идеалист», «романтик», «Донкихот» с оттенком снисходительного превосходства и все же любим их больше других, скептических и трезвых.

Сознание серьезности дела, к которому он был призван, молодая истовость критика в служении литературе, а через посредство литературы и народу, людям — вот, наверное, главное в коротком пути Марка Щеглова.

В. Лакшин

Статьи

I

ПОВЕСТЬ ТОЛСТОГО «СМЕРТЬ ИВАНА ИЛЬИЧА»

Вопросы художественного совершенства литературных произведений, как и освоения подлинно художественными средствами глубочайших проблем эпохи, приобретают огромную важность, когда — как ныне — речь идет о выдвижении советской литературы на первое место в мире не только по богатству содержания, но и по художественной силе и мастерству.