Любить не просто - [73]

Для Андрея не было ничего дороже этой тишины. В ней оживали, начинали двигаться, продолжали неоконченный спор герои его новой пьесы — люди, которых он хорошо знал и вот свел вместе. Работа уже подходила к концу, и все чаще Батура ловил себя на мысли, что многие из них будут узнаны, и тогда ему достанется на орехи — особенно, пожалуй, от Безбородько-старшего.

Задумавшись, он не сразу расслышал голос матери.

— Мама, вы что-то спрашивали?

— Я спрашиваю, не был ли ты у Дробышевых? Днем опять звонил сват. Интересовался тобой: почему не заходишь?

— Вы думаете, нужно?

— Любит он тебя. Горько старому генералу…

— Вы же видите, времени нет.

— А после командировки, думаешь, будет?

Андрей садится у постели матери. Собираясь оставить ее одну на целых три дня, он не хотел бы сегодня уходить из дому.

— О чем ты думаешь, Андрей? — Маме, очевидно, тоже невесело со своими мыслями. — Отдохнуть тебе нужно. Ведь вторую ночь не спишь. Кажется, нынче снег выпал. Хорошо сейчас в парке.

— Вы хотите, чтобы я пошел…

— Только оденься потеплее.

— Все сделаю, как вы советуете. Даже снегу принесу в горсти. Знаете, как он пахнет?

Марья Ивановна приподнялась. Как пахнет снег? Чистотой. И молодостью…

Андрей, уже в полушубке и меховой шапке, наклонился и поцеловал мать.

— Вы всегда у меня были деликатной, мамочка.

Он подумал, что в самом деле пойдет сейчас к генералу. Уж если этого не миновать, так лучше сразу…

Впервые генерала Дробышева Андрей увидел на вечере в университете, в День Победы, но, как выяснилось тогда же, их пути однажды уже сходились. Генерал рассказывал о боевых операциях, в которых участвовал, и вдруг заговорил о форсировании Днепра. Вспомнил, какое зарево стояло над рекой. Вспомнил объятое пламенем правобережное село Полудни, лежавшее в полосе наступления его дивизии.

Сидя в первом ряду, Андрей с нарастающим волнением ловил каждое слово генерала, каждую деталь. Все сходилось: дивизия Дробышева освобождала его родные Полудни, и он еле удержался, чтобы не произнести это вслух.

Андрей помнил и зарево над Днепром, и рев снарядов над головой, и глухое содрогание земли, и охваченное пламенем село. Хаты, казалось насквозь промокшие от осенних дождей и серых туманов, вспыхивали, будто сосновые щепки. Мать торопливо одевала детей и что-то кричала бабе Ульяне. Та сползла с печи и, вместо того чтобы помогать ей, крестилась на иконы, тускло выступавшие из угла в проблесках зарева. Наконец опомнилась, растолкала свою племянницу Любу, — согнувшись над зыбкой, подвешенной к потолку, она спала мертвым сном, несмотря на грохот с неба. Люба недавно родила, и ребенок почему-то несколько дней подряд не замолкал, никому не давал спать, плакал без умолку. Люба вскочила, бросила взгляд на окна, на суетившихся по хате и тоже поспешно начала закутывать свое дитя в какие-то тряпки. Бабка Ульяна не та с ужасом, не то с радостью шептала: «Ну и палит же!.. Сгинь в этом огне всякая нечисть!..» Намотав огромный клетчатый платок на голову и всунув ноги в солдатские кирзовые чеботы, она перекрестила хату.

Стрелы знаменитых «катюш» рассекали черное небо. Огненные дуги вспыхивали на левом берегу Днепра и кончались где-то невдалеке отсюда. Андрей с братом Михаилом следили за ними, не помня себя от радости, что все скоро кончится. Баба Ульяна силком затолкала их в погреб и оставила дверцу открытой. Сказала: пусть воздух идет сюда, в яму, а когда начнет гореть хата, они закроются. Раскаленно-фиолетовый квадрат неба то багровел, то темнел. Когда вблизи разрывался снаряд и от страха замирало сердце, мать, стряхивая с плеч землю, шептала: «Ничего, ничего… Наши не будут стрелять в нас…»

Вдруг на багрово-фиолетовом фоне появилась темная фигура.

— Хенде хох! — острый луч карманного фонарика больно резанул по глазам.

Страх, наполнивший людей, бросился в кончики пальцев. Мать, задыхаясь, сказала:

— Тут дети и женщины. Киндер… фрау… — Мать была фельдшерица и знала несколько немецких слов.

— Хенде хох! — еще резче закричал немец, и все подняли руки. — Руссише зольдатен!.. Партизанен!..

— Нет-нет, нету! Нет никого, кроме киндер и фрау.

Солдат обвел фонариком заплесневелые стены крестьянского погреба и какую-то долю минуты размышлял.

И в этот спасительный миг раздумья или сомнения над его головой провыл снаряд и мощно тряхнул воздух. Все припали к земле, словно только она могла защитить их от смерти. Когда испуганные люди подняли глаза, фигуры солдата над погребом уже не было. Оцепенев, они ожидали, что сейчас услышат беспощадную, мстительную очередь из автомата. Но над входом в погреб никто не появился…

Прошли годы, и вот судьба подарила Андрею возможность взглянуть на те же события с другой стороны — глазами того, кто спас их, и счастье увидеть самого спасителя.

Вообще вечер был необыкновенным. Он запомнился еще и тем, что после ветеранов войны выступали молодые поэты, и среди них — дочь генерала, студентка филфака Маргарита Дробышева. Отец рассказывал о войне, а дочь читала свои стихи о мире, о тишине и любви. И, как показалось Андрею, имела не меньший успех, чем ее героический отец. Мог ли тогда подумать Андрей Батура, что она станет его женой, а прославленный генерал Дробышев — его тестем!..