Любить не просто - [72]

Еще раз взглянул на записку. «М. Др.» Прежде она подписывалась — «твоя Маргарита», «вечно твоя»… И ему нравилось это. Нравилось даже то, что его Марго — дочь известного генерала Дробышева, героя войны, и что генерал смотрел на него как на сына и гордился им. Теперь Андрей должен объяснить ему причину их разрыва. То есть объявить себя недостойным Марго, чему тот, разумеется, не поверит. Если бы он стал обвинять Маргариту, отец скорее поверил бы. Но Андрей этого не сделает…

В конечном счете он и сам в чем-то виноват. Да, виноват. И он даже трус! Первый шаг сделала она… И прислала этого неприятного посредника.

— Телефон, Андрей! Ал-ло! — Валентин поднял трубку и тотчас прикрыл ее рукой. — Из приемной редактора, просят зайти.

Андрей никак не мог понять, чего от него хотят. Он был в другом мире.

— Он куда-то вышел… Позвоните позднее. — Кинув трубку на рычаг, Валентин добавил: — Я ухожу, Андрей. Не грусти. Сам знаешь, как бывает.

— Слушай, Валентин, оставь мне пару сигарет. И еще — ты меня не жалей.

— Брось свою гордость, сейчас это ни к чему.

— Она тебе мешает? Или вредила кому-нибудь?

— Кроме тебя — никому. При твоих способностях ты мог бы сделать больше.

— Не надо меня учить. Поздно уже… И вообще — поздно. Тебя давно ждет Софья.

— Конечно, пойду к Софье.

Батура тяжелыми шагами мерил кабинет. Почему от него все чего-то ждут? Почему все считают, что Андрей Батура должен делать больше, чем они сами? Разве недостаточно того, что свое дело он делает на совесть, как завещал отец. Его отец…

Он вспомнил, как с братом Михаилом они, держась за руки, медленно шагали за машиной. Мама вся в черном. Бледная и застывшая. Она не плакала, и они тоже не плакали. Молча прошли через весь город к кладбищу. Встречные присоединялись к ним на всем пути. Провожали долгими взглядами, полными печали. Несколько лет после войны отец носил у самого сердца маленький осколок мины. Сперва их было два. Один вытащили, а дальше оперировать боялись. Ему нельзя было волноваться. Нельзя было переутомляться физически… Нельзя было… Но как человеку смириться с этими «нельзя», тем более секретарю приграничного райкома!

— Каждый должен делать свое дело на совесть, — отвечал Константин Батура на упреки жены. — Значит, нужно к каждому делу свое сердце приложить. Так-то! — Говорил это смеясь, поглаживая головы своих мальчиков.

Он упал у всех на глазах — на совещании председателей колхозов…

— Что тут у вас творится, Андрей? — Секретарша редактора, пухлая блондинка, игриво обвела глазами комнату, отгоняя от лица табачный дым. — Вас зовет Григорий Александрович.

— Меня? А что там?..

— Не знаю. — Она сложила губы бантиком, всем видом показывая, что хотя и знает все, но, соблюдая служебный долг, не станет говорить лишнего. — Какое-то важное задание.

Редактор сидел лицом к двери за старинным дубовым столом, рядом с которым стоял темный шкаф, повернутый всем содержимым к свету. За раздвижными стеклами были довольно просторно расположены награды, газеты и памятные подарки разных лет — выцветшие и еще новые грамоты, серебряные и хрустальные кубки, узенький кусок рельса с гравировкой на отшлифованном срезе…

Едва Батура открыл редакторскую дверь, Веремейко оторвался от развернутого письма с приколотым конвертом, положил его перед собой и, вздохнув, стал приглаживать непослушную шевелюру из тоненьких, как бы наэлектризованных волосиков. Редакционные насмешники утверждали, что это не волосики, а мини-антенны, которые вот уже добрый десяток лет помогают Веремейко ориентироваться в обстановке.

Веремейко ничем не выказал своего недовольства тем, что на звонок секретарши отозвался не сам Батура, а вроде бы посторонний, хотя и свой сотрудник. Но конечно же он заподозрил, что Батура был на месте: с чего бы это Безбородько торчать в его кабинете в отсутствие хозяина? Наверное, он как раз думал сейчас об этом, разглядывая Батуру.

— Что-нибудь срочное, Григорий Александрович? — поинтересовался Андрей, присев к столу.

— В нашем деле, Андрей Константинович, ничто не терпит отлагательства, — неопределенно ответил Веремейко. — И вы хорошо знаете, что в любую минуту надо быть готовым…

— Куда-нибудь ехать? — подхватил Батура, уловив упрек в последних словах редактора и стараясь поскорее перейти к делу.

— В Заречье. Денька на три. Вот вам письмо. Учителя Второй железнодорожной школы пишут: их директора без всяких на то оснований заменили другим лицом. Присмотритесь на месте и не спешите с выводами. Школа подведомственна Подольской железной дороге, так что… Кому же разбираться, как не нам, транспортной газете?

— Прямо завтра и выезжать? — поинтересовался Батура, вспомнив о предстоящем свидании.

— А разве вас здесь что-нибудь держит?

— Просто все это как-то неожиданно.

— Ну, значит, договорились. Поезжайте.

— Андрей, ты отдохнул бы перед командировкой.

Это мать проснулась. Она лежит в комнате на широком диване. Ей нездоровится. Теперь лучше, но нужен покой, и Андрей по вечерам, а иногда и по ночам работает на кухне. Неудобно все же. Маленький кухонный стол, зажатый с боков высокими шкафами, завален бумагами, книгами, которые должны находиться под рукой. Когда он забывал о неудобстве и резко менял положение затекшей ноги, то ударял коленом о банки с соленьями, которыми мать еще с лета заполнила нижние полки шкафов. Надо было не обращать внимания и на ритмичный стук капель, падающих из крана. А если обмотать кран полотенцем, так, чтобы конец его касался раковины, наступит полная тишина.