Любить не просто - [71]

— Мой шеф утверждает последнее. Но это не мешает ему любить меня. Меня нельзя не любить, знайте это!

— Угрожаете? Ой, смотрите, как бы не вышло наоборот.

В ее голосе звучала уверенность — Батура почувствовал это.

— Люблю уверенных в себе. Знаете что? Давайте побродим еще немного.

— С вами интересно, спасибо, но уже поздно.

— Тогда я скажу: завтра в шесть, на этом месте. Поедем куда-нибудь за город, искать бабье лето. Вот и все… А зовут меня Андреем.

— Вы хотите, чтобы и я назвала себя?

— Хочу.

— Когда-нибудь… В другой раз.

Он вздохнул и тихо проговорил:

— Мне с вами просто и легко…

— Возможно, это оттого, что у вас на сердце какая-то тяжесть, — заметила она. — И вы никому не можете об этом рассказать. Боитесь оказаться смешным в чьих-то глазах. А незнакомые, по крайней мере, не станут радоваться тому, что оказались в чем-то выше вас.

Наступила неловкая пауза. Девушка почувствовала эту неловкость и не могла сразу уйти. А он не мог ни опровергнуть ее догадку, ни высказаться перед случайной спутницей.

— Знаете, о чем я сейчас думаю? — Батура, попросив разрешения, закурил. — По сути, каждый из нас мечтатель. Но вот твоя мечта осуществляется, и ты вдруг не узнаешь ее. Почему так получается?

— Но это не так и плохо! — воскликнула девушка. — Ведь это непременно породит другую мечту, и она позовет к чему-то новому, более совершенному.

— Признаюсь честно, я всегда был против донкихотства. Стремиться к невозможному!..

— Неужели вы никогда не мечтали о высокой и чистой любви? Не поверю… До свидания, Андрей.

Он еще раз повторил, правда, уже без прежнего энтузиазма:

— Завтра, в шесть…

— Нет, завтра я не смогу.

— Тогда послезавтра…

За его спиной еще стучали по асфальту каблучки девушки. Хотелось обернуться, проверить — оглянется ли она… Но заставил себя идти не оборачиваясь.

Дверь кабинета распахнулась, бумаги со стола полетели на пол.

— Еле добрался до твоей голубятни, Андрей. Привет! Высоко сидишь!

— А лифтом?

— Разве ты мне инфаркта желаешь? — Валентин Безбородько сунул ему свою холодную ладонь и плюхнулся в мягкое кресло.

— А, новый способ борьбы со старостью!

— Это точно. Под девизом: не пользуйтесь лифтом и всеми видами общественного транспорта.

Гость разглядывал редакционный кабинет Андрея, пока тот собирал разлетевшиеся бумаги. На стене висело несколько рекламных плакатов: «Пейте соки!», «Своевременно подписывайтесь на газеты и журналы!», «Вступайте в ряды доноров!»

— Андрей, я вижу, у тебя новое хобби. А как же театральная студия? — Маслянистые глаза Валентина, казалось, плавали в припухших красноватых веках. Губы привычно складывались в ироническую усмешку. Впрочем, Андрей не помнит, чтобы лицо его было когда-нибудь иным. В школе он так же надменно сплевывал сквозь зубы, вытягивал шею, пренебрежительно обходя мальчишеские игры. «Забавляетесь! Ну-ну!» — точно копировал родного папочку, Безбородько-старшего, директора радиозавода и бессменного председателя школьного родительского комитета. Отец и сын производили впечатление людей, твердо знающих, чье где место на этой земле, уверенных, будто все, что они делают, непогрешимо, и кто против них, тот против истины.

Андрей хотел было кинуть колкость, но сдержался. Появление Валентина, его развязная поза, то, как он развалился в кресле и закурил сигарету, настораживало.

— Это не хобби, Валентин Юрьевич. Ты посмотри на тиражи — десятки, сотни тысяч. Если перевести всю эту испорченную бумагу в килограммы, в эшелоны, в рабочие дни, зарплату, премии — знаешь, что получится? Космическая цифра. Целесообразно ли это?

— Какие премии? — прищурился Безбородько. Ноздри его шевельнулись, словно он почуял опасность. — Ты о чем это?

— Да все о том же, о хозяйствовании. Вот, скажем, я директор какого-нибудь комбината или завода, как твой отец. Что я делаю? Организую выпуск новой продукции улучшенного качества? Но это потребует обновления оборудования. Да и самому придется перестраиваться. Гораздо проще — давай на-гора старую продукцию, перевыполняй план. Тебе и знамена за первые места, и премии. А возьмет ли покупатель эту продукцию — плевать.

— Но при чем тут мой отец?

— А при том. Я за его паршивые телевизоры охотно взялся бы…

— Теперь они для тебя паршивые, а когда-то кормили.

Вон что! Выходит, Батура обязан всю жизнь благодарить папашу Валентина за то, что тот после школы взял его на завод и, как любил говорить, дал путевку в жизнь. Но ведь он, Андрей, работал не хуже других. И учился вместе со всеми. Впрочем, хватит об этом.

— У тебя ко мне дело?

— Я по поручению Маргариты, — загадочная ухмылка опять шевельнулась в уголках губ Безбородько. Он молча вынул из кармана и положил на стол белый незаклеенный конверт.

Батура хлопнул обеими руками по карманам, желая закурить. Валентин подал сигарету. Затянувшись, Андрей придвинул к себе конверт. В нем оказалась записка.

«Андрей, это ты должен был сделать первый шаг. Но я не дождалась. Пришлось этот шаг сделать самой. Что ж, считай, что у меня больше мужества. Нас уже ничто не связывает. И как ни обидно, нам не о чем жалеть. Умоляю, объясни отцу, я не умею. М. Др.».

Итак, Маргарита опередила его. И не жалеет ни о чем. Так-таки ни о чем? Впрочем, он знал, что не оправдал ее надежд. Она ждала от него чего-то большего. Что он станет знаменитостью? Но Андрей был равнодушен к славе, не спешил выдвинуться. Маргарита бросилась на поиски иных идеалов. Бедненькая королева Марго!.. Знаешь ли ты хоть, чего искать?