Любить не просто - [30]

Иногда Александр Трофимович, растревоженный своими снами-воспоминаниями, пытался излить ей свою душу. Неля удивленно передергивала плечами — как можно о таком думать? Ее никогда не беспокоили сны — ни свои, ни чужие. Никогда она не видела страшных сновидений о голоде, о бомбах, об эсэсовцах, о смерти… Все это существовало для нее абстрактно. Она не была на оккупированной территории и нетронутой душой не понимала тех, кто оставался тогда под фашистским сапогом.

В первый послевоенный год, как только Белогривенко женился, к ним в гости приехала его сестра Маруся с мужем, сухопарым остроносым лейтенантом в запасе Анатолием Басовым. Не сразу в нем можно было угадать того самого Толика, который впервые объявился в Глубоких Криницах в хате Мотри Самойленко.

Гости привезли с собой свежины — старые Белогривенки смогли уже откормить кабанчика. Дружно накрывали праздничный стол. Анатолий откупорил бутылку с сургучной головкой, Маруся поджаривала на кухне кровянку и свежее сало. На плите шипело и потрескивало.

— А помнишь, Толя, как было в войну, — вздохнула Маруся. — Когда уже наши за Днепром стали… Ходили зимой в поле, выкапывали мерзлую сахарную свеклу и терли… Потом сухими вишнями приправляли и ели… Как только и выжили!..

Толик молодцевато подхватил обеими руками горячую сковородку с поджаренным салом и понес к столу.

— Еще бы не помнить. Едва не околел от тех сладостей. Даже тошнит, как вспоминаю теперь.

Неля впервые видела родственников своего Белогривенко, старалась быть приветливой. Поэтому на такую дикость, как ставить на стол горячую сковородку со шкварками рядом с хрустальными фужерами, она вслух не отреагировала. Но и молчать все время было неудобно.

— А я, знаете, всегда была такой сластеной. — И осеклась. Вспомнила, как мать варила в войну конфеты для своей единственной доченьки. Потому что купить их было негде, а девочке так хотелось конфет. Бог знает где и как мама доставала сахар и молоко — перемешает и варит. Однажды Неля не могла дождаться, пока это варево остынет. И пальчиком — хвать! Ой, как больно было! Как тогда Неля плакала! — Я и сейчас люблю сладости. Хотите, угощу?

Толя молча вышел из кухни. Маруся что-то там переворачивала в кастрюльке. Затем обратилась к Неле бесцветным голосом:

— А лук вы едите? Поджарить к картошке? У нас так любят…

— Как хочешь, так и делай! Я своих вкусов не люблю людям навязывать, — приветливо отозвалась Неля.

Александр Трофимович прислушивался к этому разговору из своего рабочего кабинета. Отложил книгу, которую листал, подпер голову руками. За столом был молчаливый, хмурый. Маруся и Толик никак не могли понять, чем не угодили брату. И после обеда неожиданно заспешили домой, в Глубокие Криницы. Хотя намеревались погостить денька два. Они торопливо сбрасывали вещи в большой деревянный чемодан. Неля тенью блуждала вокруг них с тряпкой в руках, вытирала пыль со шкафа, с книжных полок, с двух фарфоровых ваз, кажется еще дореволюционных… Будто эта пыль легла на все их добро от Марусиного и Толиного хождения…

Маруся и Анатолий уже сложили вещи и выжидали момент, когда Неля повернется к ним, чтобы, как приличествовало родственникам, вежливо распрощаться.

— Извините, Неля Николаевна… Мы уже поедем. Так складывается.

— Передайте привет маме и отцу. Я их не знаю. Но, наверное, они хорошие люди.

— Как это — «наверное»? — вдруг взбеленился Анатолий. На щеках шевельнулись желваки. — Это настоящие люди. И тебе, как невестке, следовало бы давно познакомиться с ними, — укорял Нелю острым сверкающим взглядом.

— Но они к нам не приезжают, — удивленно подняла брови Неля. — А нам ехать… У нас не получается: и у Александра, и у меня по горло работы.

— А нам, значит, нечего делать? — Неожиданно напористо Маруся ступила шаг к Неле. — Уж будьте с нами до конца откровенны, Неля Николаевна. Чтобы мы знали, темные люди, что к чему. Потому что вот так ненароком еще и наскучим вам своей назойливостью!.. — Губы у Маруси дрожали. Она задыхалась.

— Я думаю… вы правильно ставите вопрос, Маруся. У Александра теперь иная жизнь, он на высокой должности, у нас бывают разные люди, и он не может распоряжаться своим временем по собственному усмотрению.

— Пойдем! — схватил Марусю за руку Толик. — Нам тут не о чем разговаривать.

— Может, заберете свои продукты? Сейчас так трудно что-либо достать, а у нас есть все необходимое… — кинулась Неля вдогонку.

Двери так хлопнули, что за обоями посыпалась штукатурка. Неля стала перед Александром и со смехом в золотисто-медовых с сумасшедшинкой глазах сказала:

— Ну что они ерепенятся? Неужели и правда не понимают, что ты теперь им не ровня?

Белогривенко нервно расстегнул ворот новой рубашки, надетой ради гостей. Его плечи поникли, будто их придавила какая-то тяжесть… Взял со стола газету, развернул перед глазами, отгораживаясь от Нели, от ее красоты, от ее мира, который отталкивал равнодушием и пренебрежительностью к людям. А он… разве в нем самом нет этого? Теперь, наверное, нет. А когда-то… Но то уже не вернется…

Ему стало в эту минуту обидно, что Неля не ревновала его к Тане, о которой он когда-то ей рассказал. Ему так захотелось услышать от жены какие-нибудь язвительные нарекания, несправедливые упреки за ту любовь к девушке, именем которой теперь гордились его земляки. Маруся рассказывала: сколько раненых и больных выходила Таня! Но Неля была выше этих разговоров. Она слишком гордо возвышалась на своем пьедестале, чтобы признать чье-либо превосходство.