Любимые сказки и рассказы - [10]
На корме стояла будочка, как домик. Полированная, с окошечками
и дверкой. А уж совсем на корме - медное рулевое
колесо. Снизу под кормой - руль. И блестел перед рулём
винт, как медная розочка. На носу два якоря. Ах, какие замечательные!
Если б хоть один у меня такой был!
Я сразу запросил у бабушки, чтоб поиграть пароходиком.
Бабушка мне всё позволяла. А тут вдруг нахмурилась:
- Вот это уж не проси. Не то что играть - трогать не смей.
Никогда! Это для меня дорогая память.
Я видел, что, если и заплакать, - не поможет.
А пароходик важно стоял на полке на лакированных подставках.
Я глаз от него не мог оторвать.
А бабушка:
- Дай честное слово, что не прикоснёшься. А то лучше
спрячу-ка от греха.
И пошла к полке.
Я чуть не заплакал и крикнул всем голосом:
- Честное-расчестное, бабушка! - и схватил бабушку
за юбку.
Бабушка не убрала пароходика.
Я всё смотрел на пароходик. Влезал на стул, чтоб лучше
видеть. И всё больше и больше он мне казался настоящим.
И непременно должна дверца в будочке отворяться . И наверно,
в нём живут человечки. Маленькие, как раз по росту пароходика.
Выходило, что они должны быть чуть ниже спички.
Я стал ждать, не поглядит ли кто из них в окошечко. Наверно,
подглядывают. А когда дома никого нет, выходят на палубу.
Лазят, наверно, по лестничкам на мачты.
А чуть шум - как мыши: юрк в каюту. Вниз - и притаятся.
Я долго глядел, когда был в комнате один. Никто не выглянул.
Я спрятался за дверь и глядел в щёлку. А они хитрые, человечки
проклятые, знают, что я подглядываю. Ага! Они ночью работают,
когда никто их спугнуть не может. Хитрые.
Я стал быстро-быстро глотать чай. И запросился спать.
Бабушка говорит:
- Что это? То тебя силком в кровать не загонишь, а тут
в этакую рань и спать просишься.
И вот когда улеглись, бабушка погасила свет. И не видно
пароходика. Я ворочался нарочно, так что кровать скрипела.
Бабушка:
- Чего ты всё ворочаешься?
-А я без света спать боюсь. Дома всегда ночник зажига-
ют. - Это я наврал: дома ночью темно наглухо.
Бабушка ругалась, однако встала. Долго ковырялась и устроила
ночник. Он плохо горел. Но всё же было видно, как блестел
пароходик на полке.
Я закрылся одеялом с головой, сделал себе домик и маленькую
дырочку. И из дырочки глядел не шевелясь. Скоро я так
присмотрелся, что на пароходике мне всё стало отлично
видно. Я долго глядел. В комнате было совсем тихо. Только
часы тикали. Вдруг что-то тихонько зашуршало. Я насторожился
- шорох этот на пароходике. И вот будто дверка приоткрылась.
У меня дыхание спёрло. Я чуть двинулся вперёд.
Проклятая кровать скрипнула. Я спугнул человечка!
Теперь уж нечего было ждать, и я заснул. Я с горя заснул.
На другой день я вот что придумал. Человечки, наверно же,
едят что-нибудь. Если дать им конфету, так это для них целый
воз. Надо отломить от леденца кусок и положить на пароходик,
около будочки. Около самых дверей. Но такой кусок, чтоб
сразу в ихние дверцы не пролез. Вот они ночью двери откроют,
выглянут в щёлочку. Ух ты! Конфетища! Для них это - как
ящик целый. Сейчас выскочат, скорей конфетину к себе тащить.
Они её в двери, а она не лезет! Сейчас сбегают, принесут топорики
- маленькие-маленькие, но совсем всамделишные -
и начнут этими топориками тюкать: тюк-тюк! тюк-тюк! И скорей
пропирать конфетину в дверь. Они хитрые, им лишь бы всё
вёртко. Чтоб не поймали. Вот они завозятся с конфетиной. Тут,
если я и скрипну, всё равно им не поспеть: конфетина
в дверях застрянет - ни туда, ни сюда. Пусть убегут, а всё
равно видно будет, как они конфетину тащили. А может быть,
кто-нибудь с перепугу топорик упустит. Где уж им будет подбирать!
И я найду на пароходике на палубе малюсенький
настоящий топорик, остренький-преостренький.
И вот я тайком от бабушки отрубил от леденца кусок, как
раз какой хотел. Выждал минуту, пока бабушка в кухне возилась,
раз-два - на стол ногами, и положил леденец у самой
дверки на пароходике. Ихних полшага от двери до леденца.
Слез со стола, рукавом затёр, что ногами наследил. Бабушка
ничего не заметила.
Днём я тайком взглядывал на пароходик. Повела бабушка
меня гулять. Я боялся, что за это время человечки утянут
леденец и я их не поймаю. Я дорогой нюнил нарочно, что мне
холодно, и вернулись мы скоро. Я глянул первым делом на
пароходик! Леденец как был - на месте. Ну да! Дураки они
днём браться за такое дело!
Ночью, когда бабушка заснула, я устроился в домике из одеяла
и стал глядеть. На этот раз ночник горел замечательно,
и леденец блестел, как льдинка на солнце, острым огоньком.
Я глядел, глядел на этот огонёк и заснул, как назло! Человечки
меня перехитрили. Я утром глянул - леденца не было, а встал
я раньше всех, в одной рубашке бегал глядеть. Потом со стула
глядел - топорика, конечно, не было. Да чего же им было
бросать: работали не спеша, без помехи, и даже крошечки ни
одной нигде не валялось - всё подобрали.
Другой раз я положил хлеб. Я ночью даже слышал какую-то
возню. Проклятый ночник еле коптел, я ничего не мог рассмотреть.
Но наутро хлеба не было. Чуть только крошек осталось.
Ну понятно, им хлеба-то не особенно жалко, не конфеты: там
каждая крошка для них леденец.
Я решил, что у них в пароходике с обеих сторон идут лавки.
