Любимец зрителей - [66]

Сильвен думает об отце – тот покончил с собой, вовсе не страдая от комплексов. И проникается ненавистью к Мейеру, не способному понять, что есть чистые самоубийства – самоубийства с высоко поднятой головой лицом к лицу со вселенной.

– Ах! – воскликнул Медье. – Вот и Семийон.

И тут шумно входит крупный блондин. Несмотря на мягкую погоду, на нем дубленка и вельветовые штаны в крупный рубчик. «Хорош, – думает Сильвен, – ему бы еще пастуший посох, зажатый в кулаке, и стадо овец за спиной».

– Простите великодушно! – вскричал Семийон. – У меня увели мотороллер. Пришлось тащиться на велосипеде. – Он валится в кресло и обмахивает лицо, растопырив пальцы веером. – Ну что? – интересуется он. – На каком вы этапе? Когда я обедал с Густавом, он объяснил мне свою задумку. Меня бы она устроила. А вас?

– Нам нравится, – дипломатично отвечает Медье, как бы ручаясь и за Сильвена.

Семийон повернулся к Мейеру.

– Я бы хотел, – продолжает он, – чтобы мы присутствовали при исцелении Вертера. В общих чертах суть психоанализа всем известна, но тут представляется удобный случай продемонстрировать его на глазах у зрителей.

Вскочив на ноги, Мейер соединяет квадратом указательные и большие пальцы, словно отрабатывая раскадровку.

– Я начинаю снимать от дивана. На нем кто-то вытянулся. Медленно поднимаюсь вдоль ног и наконец обнаруживаю лицо Вертера. Голос off[27] врача-психоаналитика: «У вас возникает одна ассоциация за другой: любовь, соитие… И тра-а-ах! Мы прозрели и знаем теперь, что к чему».

Сильвен спрашивает, делая вид, что активно участвует в обсуждении:

– Вы переносите действие в наше время? Никаких костюмов той эпохи?

– Отличный вопрос, – отвечает Семийон. – Лично мне видится вся эта история в Америке. Отец Шарлотты может быть священником.

– Ах! – восклицает Медье, как сладкоежка, предвкушая лакомый кусок. – Вот это мысль! Пуританская среда. Трудности с самого детства.

– В костюмах чуть-чуть в стиле ретро, – с железной логикой дополняет его Мейер.

Семийон подходит к Сильвену, кончиками пальцев поворачивает его голову на три четверти в профиль и при свете из окна долго размышляет, пока наконец не роняет:

– Оно еще не слишком помято. – Осознав, что он тут не один и что Сильвен смотрит на него, извиняется: – Не обращайте внимания. У меня такая привычка – размышлять вслух. Я прикидываю необходимое освещение. – Он дружески похлопывает Сильвена по щеке. – Сойдет, старина. – И возвращается в кресло, по пути налив себе хорошую порцию виски.

– Остается Альберт, – замечает Медье.

Мейер продолжает:

– В романе Альберт лишь оттеняет главных персонажей. Для меня, как, впрочем, и для Жака, подлинным партнером Вертера является его врач-психоаналитик. И так как он тоже влюблен в Шарлотту, то, сами понимаете… Это подспудное соперничество между врачом и пациентом…

– Чертовски современно, – одобряет Семийон.

Разговор продолжается, но Сильвен отключился. Он чувствует себя прижатым к стенке. Гомосексуалист! Он! Ему бы дубасить кулаком по письменному столу, вопить: «Нет, ни за что!» А у него уже нет сил даже открыть рот. Более того, кто-то в нем согласен, полагая, что такое вполне допустимо и даже, пожалуй, не так уж и плохо, – кто-то, кто сдается, кого душит стыд, но кто созрел для двойной игры. К счастью, самоубийство положит конец его душевному смятению.

Он встает одновременно с остальными.

– Ну что ж, – говорит Медье, – поскольку мы пришли к обоюдному согласию, нужно поднажать. Густав пишет режиссерский сценарий. Жак приступает к работе с Сильвеном, помогая ему стать Вертером, какого мы в общих чертах набросали. А я займусь подбором актеров. Дорогой Сильвен, пришлите мне своего агента для заключения контракта. Еще раз благодарю, друзья мои.

Горячие рукопожатия. Однако стоило Семийону удалиться по коридору на десять шагов, как он оборачивается к своим двум компаньонам:

– Не поддавайтесь на удочку. Не исключено, что этот тип – проходимец. Если он не предложит нам участие в доходах, я сделаю ему ручкой. Его «Вертера» можно снять где угодно. А идея – общее достояние.

Они расстаются на улице. Семийон проходит несколько шагов с Сильвеном.

– Забавный парень этот Фридолен! – оценивает он Мейера. – Фрейд может порадоваться – для него он второй Декарт. И все же нельзя допустить, чтобы он на нас слишком давил, – мы и сами с усами. – Он указывает на кафе. – А не пропустить ли нам по маленькой? Нет? В самом деле нет? Тогда до завтра. Я приду к вам – в моей клетушке вечно бордель. Так что напомните мне свой адрес.

– Тридцать-бис, улица Боргезе, в Нейи.

– Нейи! Мсье неплохо устроился. Adiós[28]!

Сильвен бредет домой, как сомнабула. Жребий брошен. Он будет Вертером. Страдающим от невроза. В конечном счете невроз – тоже болезнь романтическая. Это даже позволит ему обновить жестикуляцию, модуляции голоса. С этой стороны предстоит что-то придумать. Он довольно легко сможет обновить свой арсенал выразительных средств. Да будет так! Сильвен звонит Еве.

– Все в порядке. Медье ждет тебя по поводу контракта. Только учти: на меня ложится вся тяжесть картины. А это стоит денег.

– Можешь на меня рассчитывать, цыпленочек. Я безотлагательно все улажу. Ужасно за тебя рада.