Любимец зрителей - [68]

Семийон обращается к Сильвену на «ты». Он «тыкает» и Мейеру, который заявляется регулярно через день с дипломатом в руке, как важный начальник. Оба они чувствуют, что Сильвен в глубине души артачится, но это не мешает Семийону просто заходиться от воодушевления, наполняя кабинет завихрениями, жестикуляцией, тогда как Мейер терпеливо разъясняет тонкости своей концепции.

Сильвен вынужден признать, что изобретательность того и другого напрочь лишена чувства меры. Фантазия рисует Мейеру грандиозную картину передачи актером того, что он называет «клиническим случаем Вертера». А Семийон, разлегшись на ковре, воспроизводит мимику пациента, после чего, резко вскочив на ноги, изображает Шарлотту. Их дуэт прерывают драматические паузы.

– Понимаешь, – уточняет Семийон, – она уже готова упасть к тебе в объятия, но тут тебе надо всем своим видом показать, что тебе все осточертело, тебе и хочется, и не хочется. Попытайся. Нет, не так. У тебя бегающий взгляд. Щека дергается. Ведь это же нетрудно сыграть. Ладно. Прервемся.

Новая пауза – виски. Втроем они уговаривают по бутылке за два дня. Семийон прохаживается по кабинету. Роется в книгах.

– Ах! Скажите на милость! Золя… Анатоль Франс… Поль Бурже. Ты еще читаешь такую литературу? Ну ты даешь!

И вот пока Сильвен поворачивается к нему спиной, Семийон натыкается на потайной ящик в секретере. Открывает. Обнаруживает пистолет.

– Нет, – говорит он, – шутки побоку! Это от воров?

Достав оружие, он подбрасывает его на ладони. Сильвен бледнеет.

– Положи на место, – говорит он. – Он принадлежал моему отцу.

– Значит, правду рассказывают? – любопытствует Семийон.

– Да. Он покончил с собой, чтобы не попасть в руки гестаповцев.

– О-о! – воскликнул Мейер. – Извини, пожалуйста.

Оба смущенно умолкают.

– Может быть, сцена самоубийства тебе не по душе, – наконец говорит Семийон. – А между тем она – сильное место в картине. Нельзя ее смазать. Это значило бы предать автора. Как ты себе ее представляешь? Обговорить ее мы сможем позднее, но снять обязаны.

– Дай-ка, – просит Сильвен.

Он берет в руки револьвер и не без отвращения – есть жесты, какие не делают на людях, – и медленно подносит дуло к виску.

– Стой! – кричит Семийон. – Так я и думал. Пуля в лоб. Нет, старик, нет!

– Не тебе меня учить, как покончить с собой, – возражает Сильвен.

Семийон шутит:

– Послушать тебя – скажешь, что ты кончаешь самоубийством каждое утро. Ты же Вертер, а не первый встречный. – И тут же поправляется: – Первый встречный – неподходящее выражение, но ты меня понимаешь? У Вертера красивая мордаха. И он не станет ее уродовать. Нет… Дай-ка мне свою пушку.

Снова завладев револьвером, Семийон садится за письменный стол.

– Я полагаю, – продолжает он, – что Вертер оставит письмо. Во всяком случае, не такой он человек, чтобы влепить себе пулю стоя и замертво плюхнуться на паркет. Воспитание ему не позволит такое… Он умирает, приставив дуло к сердцу… вот так… – Он тыкает дулом себе в грудь, прямо в сердце, и спускает курок. – Тут у меня сразу пойдет затемнение. Какая необходимость показывать зрителю, как Вертер рухнул на письменный стол, подобно обанкротившемуся банкиру. Тебе остается только чуточку подрепетировать, и дело пойдет само собой. Повторим сцену, где Вертер обнаруживает, что любит вовсе не Шарлотту. Гюстав, перечитай, пожалуйста, свой черновик.

И работа продолжается. И дни текут за днями. И Сильвену становится все больше не по себе в том образе, какой ему навязывают. Они корежат Вертера. Он делится своими сомнениями с Евой.

– Контракт подписан, – замечает она, – и ты уже не можешь уклониться от его выполнения. Напоминаю тебе параграф четырнадцатый: Медье и ты, вы несете ответственность перед судебными инстанциями Парижа за «невыполнение или ненадлежащее выполнение обязательств по настоящему договору». Поэтому, как видишь, что-либо оспаривать слишком поздно.

– Но я подыхаю от этого мерзопакостного фильма. Он мне осточертел.

– Объяснись с Медье откровенно.

Сильвен не решается. Он уже не знает, чего хочет. Он ссорится с Марилен по пустякам. Швыряет трубку, когда его мать пытается поговорить с ним по телефону. У него лихорадочный взгляд. В левой руке начинается что-то вроде дрожи – он не переставая сжимает ее и разжимает.

– Хорошо, очень хорошо, – говорит Семийон. – Еще немного – и ты дозреешь.

Линда Клейн объявилась в Париже. Ну и дылда! Почти на голову выше его ростом.

– Нет!.. – стонет Сильвен. – Как я буду выглядеть рядом с ней!

– Согласен, – уступает Семийон, – она смахивает на валькирию, но так и задумано. Похоже, у тебя никак не укладывается в башке, что любовь Вертера к Шарлотте – чистое недоразумение.

– А значит, – продолжает за него Мейер, – чем больше составляющие этой пары не подходят друг другу, тем яснее становятся мотивы отчаяния Вертера.

Эти мучители его больше не отпускают. Им случается осесть у него на целый день. В обед они прямо на месте съедают по сэндвичу, и Берта сокрушенно глядит на хлебные крошки, рассыпанные по кабинету.

– Я выставлю их за дверь, – угрожает Марилен. – Можешь прилепить себе свой фильм сам знаешь куда. Даже не сподобился добиться для меня хотя бы пустяковой роли. Все досталось тебе одному!