Любимая женщина Альберта Эйнштейна - [20]

– Уважаемый господин Эйнштейн, истина, воплощенная в Универсальном Человеке, по существу, должна быть человеческой. Ибо в противном случае все, что мы, индивидуумы, могли бы познать, никогда нельзя было бы назвать истиной, по крайней мере научной истиной, к которой мы можем приближаться с помощью логических процессов. То есть посредством органа мышления, который является человеческим органом. Согласно нашей, индийской философии, существует Брахма, абсолютная истина, которую нельзя познать разумом отдельного индивидуума или описать словами. Она познается лишь путем полного погружения индивидуума в бесконечность. Такая истина не может принадлежать науке. Природа же той истины, о которой мы говорим, носит внешний характер, то есть она представляет собой то, что представляется истинным человеческому разуму, и поэтому эта истина – человеческая. Ее можно назвать Майей, или иллюзией...

Мудрецы помолчали. Угадав минуту, Эльза все же подала им чай. Но Эйнштейна трудно было угомонить:

– Нашу естественную точку зрения относительно существования истины, не зависящей от человека, нельзя ни объяснить, ни доказать, но в нее верят все, даже первобытные люди. Мы приписываем истине сверхчеловеческую объективность. Эта реальность, не зависящая от нашего существования, нашего опыта, нашего разума, необходима нам, хотя мы и не можем сказать, что она означает.

Тагор, раскрыв перед собою ладони, надолго замолчал, глядя в них. Потом медленно начал говорить:

– Наука доказала, что стол как твердое тело – это одна лишь видимость и, следовательно, то, что человечество воспринимает как стол, не существовало, если бы не было человеческого разума. В то же время следует признать и то, что элементарная физическая реальность стола представляет собой не что иное, как множество отдельных выдающихся центров электрических сил, и, следовательно, также принадлежит человеческому разуму. В процессе постижения истины происходит известный конфликт между универсальным человеческим разумом и ограниченным разумом отдельного индивидуума. Непрекращающийся процесс постижения идет в нашей науке, философии, в нашей этике. Во всяком случае, если бы и была какая-нибудь абсолютная истина, не зависящая от человека, то для нас она была бы абсолютно не существующая. Нетрудно представить себе разум, для которого последовательность событий развивается не в пространстве, а только во времени, подобно последовательности нот в музыке. Для такого разума концепция реальности будет сродни музыкальной реальности, для которой геометрия Пифагора лишена всякого смысла. Существует реальность бумаги, бесконечно далекая от реальности литературы, так? Для разума моли, поедающей бумагу, литература абсолютно не существует, но для разума человека литература как истина имеет большую ценность, чем сама бумага. Точно так же, если существует какая-нибудь истина, не находящаяся в рациональном или чувственном отношении к человеческому разуму, она будет оставаться ничем до тех пор, пока мы будем существами с разумом человека.

Эйнштейн засмеялся:

– В таком случае я более религиозен, чем вы.

Седобородый патриарх мировой поэзии вздохнул:

– О чем мы говорим? Хотите, я почитаю вам стихи?

– Конечно.

Тагор поднялся, отодвинул кресло и стал читать свою «Женщину»:

Ты не только творение Бога,

не земли порождение ты, –

Созидает тебя мужчина из душевной своей красоты.

Для тебя поэты, о, женщина, дорогой соткали наряд,

Золотые нити метафор на одежде твоей горят.

Живописцы твой облик женский

обессмертили на холсте

В небывалом еще величье, в удивительной чистоте.

Сколько всяческих благовоний,

красок в дар тебе принесли,

Сколько жемчуга из пучины, сколько золота из земли.

Сколько нежных цветов оборвано для тебя

в весенние дни,

Сколько истреблено букашек, чтоб окрасить

твои ступни...

В этих сари и покрывалах, свой застенчивый

пряча взгляд,

Сразу ты недоступней стала и таинственнее

стократ.

По-иному в огне желаний засияли твои черты.

Существо ты – наполовину, полувоображение ты.

Великий актер и режиссер Чарли Чаплин вспоминал, как он был взволнован и польщен, когда ему в 1926 году как-то позвонил Карл Леммл из студии «Юниверсал» и сообщил, что с ним хотел бы познакомиться профессор Эйнштейн, который сейчас находится в Калифорнии.

Условились встретиться в студии за завтраком. Эйнштейн, по мнению Чаплина, выглядел типичным тирольским немцем в самом лучшем смысле этого слова, веселым и общительным. Но актер почувствовал, что за внешним спокойствием и мягкостью ученого таится крайне эмоциональная натура и его неукротимая интеллектуальная энергия питается именно этим источником. Два выдающихся современника мгновенно почувствовали взаимное притяжение.

Хотя оба были избирательны в знакомствах. Когда Чаплин пригласил Альберта к себе в дом, Эйнштейн тоже искренне обрадовался. Тем более что у Чаплина в тот день должна была собраться замечательная компания – все звезды Голливуда: и Мэри Пикфорд, и Дуглас Фэрбенкс, и прочие красавицы, ну и красавцы. Рядом с почетным гостем Чаплин усадил очаровательную Мэрион Дэвис, которая тут же, не задумываясь, тактично ли, спросила своего соседа, проказливо повертев пальчиком вокруг его головы: