Люби меня нежно. И сердца боль - [15]

— Несчастная женщина! — продекламировал он. — Что вы понимаете в юношеской гиперсексуальности? А может, было бы лучше запираться в ванной и делать это ручкой?

— Тьфу на тебя! — возмутилась Светлана Владимировна.

— Отсталый вы человек, тетя Света, — трагически вздохнул Олег. — Воспитанный на лозунге: «В СССР секса нет!» Да, кстати, надеюсь, вы не собираетесь представить Тамарке подробный доклад о моем отвратительном поведении?

— Ага, надейся, надейся, — кивнула она многозначительно. — Надежды юношей питают.

— Теть Свет, мы же друзья, в конце концов. Свои в доску люди!

— Что ж, ладно, — согласилась Светлана Владимировна. — Только ты мне должен ответить на несколько вопросов.

— Вау! Мне прямо страшно стало.

Больше не обращая внимания на его игривое настроение, она спросила:

— Скажи мне, Олег, что происходит с Вадимом?

На какое-то мгновение Света уловила в его глазах озадаченность и настороженность, но потом он улыбнулся, как всегда.

— А что происходит с Вадимом? Ничего с ним не происходит.

— Не лги мне, Олежка. Я могу с тобой пошутить, поболтать о разных глупостях, но это не значит, что я глупая и недалекая дура, которую можно водить за нос. Что происходит? Вы же ходите везде вместе. По вашим этим клубам, барам, кабакам, что у вас там еще… Вадик изменился. Я не знаю, что с ним такое. Ему звонят какие-то люди и что-то требуют. И мне кажется, ты об этом что-то знаешь.

— Тетя Света, я ничего не знаю, — неожиданно раздраженно ответил он и встал из-за стола. — Спросите у него сами. Но одно хочу сказать, что он набитый дурак. Вы уж, тетя Света, извините за прямоту. Если он впутался в дерьмо, то пусть сам и выпутывается, так как я его туда пинками не толкал.

— Во что он впутался? — похолодела она, прижав руки к груди.

— Так, кажется, я пообедал и теперь очень спешу…

— Олег, подожди, Олег! — она удержала его за рукав. — Послушай, я все равно узнаю: от тебя, от Вадика или еще от кого. Но будет лучше, если ты мне скажешь сейчас… Я же с тебя не слезу! А если узнаю, что ты виноват…

— Ни в чем я не виноват! — воскликнул Олег. — Просто Вадик должен большие деньги большим людям. И в этом виноват только он сам! Понятно?

Через несколько минут он выбежал из квартиры.

* * *

«Большие деньги большим людям… большие деньги большим людям… большие деньги большим людям…», — всю дорогу до дома стучало в ее голове, и она никак не могла понять смысл этих слов. Просто отказывалась понимать! Какие «большие деньги» и какие «большие люди»? Что за кошмарная обезличенность, из которой совершенно ничего нельзя понять? Сколько же можно было задолжать, чтобы какие-то типы звонили по нескольку раз на дню? 50 долларов? 100? Или (Господи, помилуй!) 1000? Но когда же Вадик мог взять ТАКИЕ деньги и на что потратить?

Света терялась в догадках и решила во что бы то ни стало добиться ответа от сына. В словах Олега — «большие деньги большим людям» — заключался угрожающий смысл, какая-то смертельная неотвратимость. Это пугало и одновременно настраивало ее на решительный лад.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Вадим долго бродил по городу. Он пытался развеяться, но это был самообман, глупая и неосуществимая попытка уйти от реальности. Более того, он почувствовал раздражение из-за толкотни и смрада машин. Его воротило от ярких витрин безумно дорогих магазинов, которые, словно издеваясь, выставляли напоказ безденежной черни изящные вещи.

Деньги… Вечная проблема. Вечная головная боль. Сколько он себя помнил, столько и слышал: «Нет денег, сынок». Это было словно позорное, несмываемое клеймо. Мать всю жизнь работала, чтобы хоть как-то прожить. И в то же время он видел, с какой легкостью некоторым достаются эти «фантики». Казалось, они просто липнут к их рукам.

Вращаясь с Олегом в компании знакомых и друзей, он видел этих богатых, довольных жизнью молодых людей, которые могли позволить себе зайти от нечего делать в кафе, купить пиццу и, брезгливо поморщившись, отодвинуть ее в сторону, удовольствовавшись веселым необременительным разговором. Он тоже покупал и тоже отодвигал в сторону, но если бы не друзья, обязательно бы сожрал эту пиццу только потому, что за нее была заплачена сумма, которую хватило бы на килограмм колбасы.

А эти вечные разговоры по сотовым телефонам. Они разрывали ему уши! А одежда! Они могли позволить себе посетить шикарный «Эгоист», «Саж» или «Ливайс» и просто купить понравившуюся вещь. Он же вынужден был часами ходить по рынку, прицениваться, торговаться, подсчитывать и, скрепя сердце, купить что-нибудь, чтобы хоть немного быть похожим на них — счастливых деток, никогда не считавших сдачу, никогда не ломавших голову над тем, где подешевле купить пачку крупы или сосиски. «Макдоналдс» был для них обычной забегаловкой, где, прервав вояж по вечернему городу, можно перекусить и поболтать.

Вадим бывал в домах с мраморными каминами и хрустальными люстрами, коим позавидовал бы Оперный театр, катался за компанию в машинах, стоивших целые состояния.

Это было безумие. Роскошное, хохотавшее ему в лицо безумие богатства. Оно издевалось над ним. Оно манило его. Оно демонстрировало ему свои прелести, свой блеск, свою силу, свои возможности. Вадиму хотелось заболеть этим безумием, но, как на зло, голова его оставалась холодной. Вирус богатства никак не хотел поразить его. И он не мог понять почему. Ведь он был не хуже всех этих успешных, блестящих, с иголочки одетых молодых людей. Возможно, даже в чем-то лучше их…