Лягушки - [99]

– Не убежишь, воришка малолетний!

Росточка этот негодник был небольшого, и воротник выскользнул у меня из руки. Я ухватил его за локоть, а он отмахнулся своей связкой кальмаров со всеми шпажками и капающим из-под них соком. Я в испуге ослабил хватку, и он выскользнул, как вьюн. Но я не отставал и вцепился ему в плечо. Он рванулся, гнилая футболка треснула и порвалась, обнажив посверкивающее, как у черной макрели, тело. Он взвыл без слез каким-то волчьим воем и одновременно принялся тыкать мне в живот своими кальмарными шпажками. Я уклонялся как мог, но не успевал, и одна вонзилась в левую руку. Поначалу было не больно, только через какое-то время появилось ощущение словно от ожога, пронзила острая боль и выступила черная кровь. Зажав рану правой рукой, я крикнул:

– Это воришка, у калеки деньги украл!

Завывая, как взбесившаяся свинья, этот паршивец бросился на меня. Взгляд его был поистине страшен, сенсей, в душе я похолодел от ужаса, с воплями отступая и увертываясь. А он тыкал в меня шпажками и вопил:

– За одежду заплати! За одежду!

К своим словам он примешивал столько брани, сенсей, что и не описать, мне стало ужасно стыдно, что у нас в Дунбэе расплодилась такая поросль. Второпях я схватил с прилавка доску с написанными на ней именем производителя рыбной продукции и цены и стал, как щитом, отбиваться от этого паршивца. А тот нападал все яростнее, словно задумал добить меня. Шпажки то и дело втыкались в доску, досталось и моей правой руке: когда я не успел уклониться, потекла кровь. В голове у меня все смешалось, сенсей, я не знал, как быть, лишь отступал, повинуясь инстинкту самосохранения, уворачивался, пошатываясь. Не раз запинался сзади то о плетеную корзину для рыбы, то о какие-то доски и чуть не завалился на спину. Упади я, сенсей, не писать бы мне сейчас Вам письмо. Этот свирепый как тигр парень или заколол бы меня до смерти, или нанес бы столько ран, что меня отправили бы в больницу. Волей-неволей, сенсей, приходится признать, что в тот момент я был объят страхом, мой трусливый, слабый характер проявился во всей наготе. В растерянности я оглядывался по сторонам в надежде, что кто-то из торговцев протянет руку помощи, выручит в критической ситуации. Но они кто безучастно наблюдал, кто вообще не обращал внимания, а кто даже хлопал в ладоши. Я поистине никчемный человек, сенсей, дрожу за свою шкуру, во мне нет ни капли боевого духа, поэтому я и отступил под ударами десятилетнего мальчишки. Я услышал, как из меня вырывается слезная мольба, прерывистая как лай побитой собаки:

– На помощь… Спасите…

Мальчишка давно уже перестал завывать – он в сущности даже не всплакнул, – он впился в меня округлившимися глазами, в которых почти не видно было белков, пара каких-то толстых головастиков. Закусив губу и не сводя с меня глаз, он на секунду застыл, потом подскочил ко мне.

– Спасите!.. – закричал я, занося доску… В руку снова воткнулась шпажка, потекла кровь… Он рванулся ко мне опять. Так и наскакивал на меня раз за разом, а я раз за разом с криком «Спасите!» трусливо отступал, пока не вышел на яркий солнечный свет.

Там я отбросил доску, повернулся и пустился наутек, не переставая взывать о помощи. Честное слово, очень стыдно, сенсей, рассказывать Вам о своем гнусном поведении, но если не Вам излить душу, то кому же? Я бежал, в панике не разбирая дороги, под оглушающие крики с обеих сторон. Выбравшись на улочку маленьких закусочных, я увидел стоявший рядом с одним из заведений серебристо-серый лимузин. На черной вывеске над входом красовались два замысловато написанных красных иероглифа «Курочка фазана». У входа сидели две женщины, одна высокая и дородная, другая – небольшая и изящная. Они резко вскочили. Я ринулся к ним, словно увидев спасительную звезду, но споткнулся и свалился на землю. Разбил губу, меж зубов засочилась кровь. Споткнулся я о железную цепь, натянутую на двух железных столбиках, и один из них упал. Обе тетки подскочили, вывернули руку, и ну колотить меня. Оплеух по лицу надавали – не счесть, да еще оплевали всего. Хорошо, что еще моего преследователя-мальчишки не видать, и то счастье великое. Беда, сенсей, в том, что эти две тетки из ресторанчика «Курочка фазана» вцепились в меня намертво. Одна твердила, что железный столбик с цепью, о который я споткнулся, упал на ее машину и повредил ее. На задней части машины, сенсей, действительно было пятнышко размером с булавочную головку, но уж никак не от удара железным столбиком. Они волохали меня, не отпускали, ругались на чем свет стоит, привлекая внимание множества зевак. Особенно злобствовала маленькая, которая очень походила на гнавшегося за мной мальчишку. Тыкала и тыкала в меня пальцами, и каждый раз казалось, что в глаза попасть хочет. Все мои попытки что-то объяснить тонули в потоках их брани. Сенсей, я сидел на корточках, обхватив голову руками в крайнем отчаянии. Мы со Львенком и в родные места решили вернуться потому, что сталкивались с подобным в Пекине на улице Хугосы. Там ресторанчик расположен напротив Народного театра и называется «Дикая курочка». Мы пошли посмотреть, что дают в театре, и точно так же споткнулись о цепь, натянутую на столбиках и раскрашенную в красный и белый цвета. Было очевидно, что упавший столбик был очень далеко от задней части белой машины, но сидевшая перед «Дикой курочкой» девица с покрашенными в золотисто-желтый цвет волосами, узким личиком и тонкими как лезвие ножа губами метнулась к машине и обнаружила на ней белое пятнышко с иголочное ушко, и речи нет, чтобы от железного столбика, о который мы споткнулись. И понесла на нас, размахивая руками и обливая нас потоками низкопробных ругательств, какие в ходу в пекинских хутунах. Я, мол, на этой улочке выросла, каких только людей не видывала! Понаехали тут, деревенщина, дома у себя на животе, как черепахи, ползаете, а в столицу зачем заявились? Чтобы из-за вас китайский народ лицо терял? Толстенная такая девица, кремом от геморроя от нее так и несет, а как подскочила, так сразу кулаками махать, с маху мне нос разбила. А вокруг полно зевак, бритоголовых мужчин, стариков с голыми животами, тоже все подпевают, бахвалятся, мол, они пекинцы, говорят, мол, извинитесь, возместите ущерб. Я по слабости своей заплатил, сенсей, и принес извинения. Вернувшись домой, мы поплакались, сенсей, и решили, что вернемся жить к себе в Дунбэй. И поначалу думали, что это наши места и никто не посмеет обижать нас. Я и предположить не мог, что по злобе эти две тетки ничуть не уступают тем пекинкам с улицы Хугосы. Сенсей, я правда не пойму, почему люди бывают такие отвратительные?