Лузитанская лира - [56]

Просторней стали небеса стократ,

И нам они теперь принадлежат.

Все наше, что прекрасно, — вся природа

От тех краев, где пальмы вознеслись,

До тех, где не стихает непогода

И в плащ из мхов утесы облеклись,

От недр, которых нерушимы своды,

И до миров заоблачных, что высь

Сиянием нетленным озаряют

И мысль людскую оплодотворяют.

Храм веры и любви, где никому

Не возбранит запрет святош придверных,

Деливших — этих к свету, тех во тьму —

У входа нас на верных и неверных,

Стать равным Иегове самому

Величьем помыслов нелицемерных

И в алтаре со всеми вместе вновь

Вкусить причастье — братскую любовь!

О братская любовь! С ней несравнимы

Ни поцелуй невинный, ни нектар.

Она — роса, которою кропимы

Поля, дабы пила лилея пар,

Потоп, который мощно, хоть незримо

Захлестывает весь наш бедный шар

И возвращает широту былую

Сердцам, что ловят гул его, ликуя.

Лишь братская любовь сплотит ряды

Тех, кто алтарь воздвигнет терпеливо

Во храме, где творить на все лады

Молитву сможет всяк миролюбиво…

Единый ствол, но разные плоды,

В едином сердце — многие порывы!

Ведь город наш — всем хватит места в нем! —

Мы на холме Равенства возведем.

Любовь я эту славлю, уповая,

Что вскоре принесет она с собой

Росу, без коей чахнет, изнывая,

Лилея, сорной скрытая травой,

И, скорлупу былого разбивая,

Наш род-птенец в единый станет строй,

И полетит Свобода перед нами,

Нас осенив орлиными крылами.

ВОСТОЧНОЕ ВИДЕНИЕ

Мне часто мнится, будто стал царем

Я на каком-то острове Востока…

Прозрачна ночь. Луна стоит высоко,

Окрашивая воды серебром.

Ванили и магнолии кругом

Благоухают в тишине глубокой.

Опушку леса лижет издалека

Волна морская длинным языком.

Слоновой кости стиснул я перила,

И мысль моя неспешно воспарила,

И, погрузись в раздумье, я затих.

А ты, любовь моя, проходишь садом

Иль отдыхаешь с гибкой пальмой рядом,

И прирученный лев — у ног твоих.

СУЛАМИТА

Ego dormio, et cor meum vigilat[122].

Кто бродит в винограднике у дома,

Когда вокруг все залито луной

И полон мрак звенящей тишиной?

Чьи легкие шаги мне так знакомы?

Спала я, но сменила сон истома,

Когда приснилось мне, что друг со мной.

Его почуять в темноте ночной

Той, кто любима, не мешает дрема.

Пусть, дочери моей земли, от вас

Услышит поскорее мой желанный,

Что жду его я, хоть спала сейчас,

И что, как ни глубоко забытье,

Оно всего лишь отдых недреманный,

Затем что сердце бодрствует мое.

ПРИЗРАК

Настанет день — его недолго ждать,

Как возвещает мне сердцебиенье,—

Когда ты, друг мой, вспомнишь в сокрушенье

Обеты, что тебе дерзнул я дать.

Тогда, чтоб снова пред тобой предстать,

Расстанется мой прах с могильной сенью,

И в твой альков войду я, привиденье,

Заставив твой ночник затрепетать.

А ты, мой ангел, застонав от муки,

Мне скажешь: «Погоди! Прости!» — и руки

Протянешь к одеяниям моим.

Но уклонюсь я от твоих объятий,

Не слушая молений и заклятий,

И в воздухе растаю, словно дым.

СОН

Мне снилось — в снах есть тайный смысл порою,—

Что предо мной просторы раздались

И неким вихрем увлечен я ввысь,

В эфир, горящий вечною зарею.

Из звездного бесчисленного роя,

Тревогой наполняя даль и близь,

Вослед мне голоса светил неслись:

«Друг, где же та, что нам была сестрою?»

Но глаз поднять я не дерзал затем,

Что знал: ты предала меня глумливо.

Так сквозь миры и пролетал я, нем,

От чистых звезд, сестер твоих, тая,

Насколько ты безжалостна, фальшива

И недостойна их, любовь моя.

ПОЭТУ

Surge et ambula![123]

Столетних кедров тенью осененный,

Ты спишь, как подле алтаря левит,

Хотя уже по всей Земле летит

Упорной битвы гул ожесточенный.

Проснись! Зажегся день, и, ослепленный,

Дрожит могильных призраков синклит…

Мгновение еще — и хлябь вскипит,

На свет изринув мир новорожденный.

Ты слышишь голос толп? Восстал наш род,

И в бой твоих собратий песнь ведет.

Ей вторят бранный клич и зов набатный.

Так встань же, воин Будущего, в строй

И перекуй недрогнувшей рукой

Лучи святой мечты на меч булатный!

ТЕЗИС И АНТИТЕЗИС

I

Я весь от недоверья холодею,

Коль в облике вакханки баррикад —

Растрепанные космы, мутный взгляд —

Является мне новая идея.

Там, где дома, в дыму пожара рдея,

Как факелы на оргии, горят,

Та, что была богиней час назад,

Становится неистовей Медеи.

Как озверел наш раздраженный век!

Он мыслью эпилепсию нарек,

Глаголом — пушек бас и пуль фальцеты.

Идея же не на земле живет,

А там, где звезд расчислен горний ход.

Мысль — не огонь. Она — источник света.

II

Быть может, бог и есть на небесах,

Где бытия вселенского картины

Пред ним чредой, раздельны и едины,

Проходят в долгих и бесстрастных снах.

Но человеку жить не в облаках,

А на земле назначила судьбина,

Чтоб из земной он вылеплен был глины,

Хулу и гимн слагал в земных словах.

Нет без него идее воплощенья,

И пульс ее мы мерим по кипенью

Той страсти, что, как солнце, в нас горит.

Идем же в бой здесь, на земле суровой,

И кровь героев, словно дождь багровый,

Сухую почву оплодотворит.

БОЛЬШЕ СВЕТА!

Гильерме де Азеведо[124]

Пусть любит ночь распутник похотливый,

Иль тот, кто удалился от людей,

Иль тот, кто, чужд желаний и страстей,

Склоняется над бездной молчаливой.

Направь на них, луна, свой взор стыдливый,

Окуй им душу холодом лучей,

Чтоб больше властны не были над ней

Ни груз волнений, ни порок кичливый.

Мне ж милы утро с суетой трудов,