Лунные ночи - [12]

Вызывал симпатии главный герой и своей внешностью — подтянутый, моложавый, с явно выраженной фронтовой стрункой. Еремин украдкой переводил взгляд на Тарасова и снова вынужден был отметить, что по наружности никак не скажешь, что он секретарь обкома. Впрочем, тут же Еремин с некоторым смущением заключил, что его и самого никак не признаешь — и не всегда признают — за секретаря райкома. Он уже успел привыкнуть к тому, что незнакомые люди входили в его кабинет и, с недоумением увидев его за столом, интересовались: а надолго ли отлучился секретарь райкома?..

Не раз Еремин замечал во время спектакля, что и третий из их компании человек — Михайлов — тоже бросал на Тарасова короткие взгляды. Можно было поручиться, что при этом по губам Михайлова пробегала улыбка.

Еремину любопытно было узнать, понравился ли Тарасову спектакль, проверить свои впечатления. Сам Тарасов не начинал об этом разговора. И Еремин, когда они ехали в машине из театра, решился спросить первый.

— Актеры играли неплохо, — как-то неохотно ответил Тарасов.

Еремин увидел, как при этих словах Михайлов бросил на него стремительный взгляд и глаза его опять спрятались в тень шляпы.

— Я имею в виду главным образом пьесу, — уточнил свой вопрос Еремин.

Прошла минута или две, прежде чем он услышал ответ Тарасова.

— Сперва мы должны установить, — сказал он глуховатым голосом, — что подразумевал драматург: предостеречь от того, каким не должен быть руководитель, или же создать пример, достойный подражания?

Из-под шляпы забившегося в угол машины Михайлова опять блеснули две острые точки и исчезли.

— По-моему, это достаточно ясно, — сказал Еремин.

— Не совсем. Вы уверены, что в намерения автора не входило написать шарж, карикатуру?

— В этом я уверен, — твердо сказал Еремин.

— Но если это герой, то почему же только он один умный?

Теперь Тарасов, сидя впереди, рядом с шофером, и полуобернув лицо, ожидал ответа. Признаться, Еремину такое соображение не приходило в голову, и он не мог его сейчас опровергнуть. Ему показалось, что шляпа Михайлова пошевелилась. Еремин с живостью повернулся к нему, но это только показалось.

— Уйма добродетелей! — так и не дождавшись ответа, продолжал Тарасов. — Занятная логика. Оказывается, герой потому и выдающийся секретарь обкома, что он посещает общую баню, приценивается на рынке к картошке, читает художественную литературу и ходит на работу пешком, а не ездит в машине. Но ведь он же единоличник! Он все делает сам, потому что он один умный. А может быть, потому, что он не верит в людей. Сергей Иванович, вы-то почему молчите, это же по вашей части? — Тарасов обернулся к Михайлову.

— Я же пьес не пишу, — отшутился Михайлов.

Необычайного спутника приобрел себе Еремин. Еще когда они только выехали за город и по сторонам дороги потянулись серые, каштановые и сизо-зеленеющие поля стерни, зяби и молодой озими, Михайлов недоверчиво осведомился у Еремина:

— У вас действительно неотложные дела в колхозах?

— Конечно, — удивился Еремин.

— И вам этих дел хватит на всю неделю? — продолжал допытываться его спутник.

Еремин усмехнулся.

— Это только самых срочных. — И незаметно для себя повторил те слова, которые произнес на пленуме Тарасов: — Идет зима…

Михайлов недолго молчал, что-то обдумывая. Сидевший рядом с шофером Еремин видел в стекле машины его отражение, смутный блеск глаз под полями шляпы. И потом Михайлов снова удивил Еремина словами:

— Мне бы очень не хотелось как-то связывать вас и нарушать ваши планы. Прошу вас, — он дотронулся до плеча Еремина, — если можно, позабыть, что вы ездите не один, и делать все так, как будто вы ездите один…

Еремин покосился на его отражение в стекле, не зная, как ему ответить и нужно ли вообще отвечать на эту неожиданную и странную просьбу. Сказать, что он ее выполнит, было бы неискренним: можно ли проездить неделю с человеком в одной машине и остаться бесчувственным к его присутствию? В конце концов он счел за лучшее вообще не отвечать. Тем более что его спутник уже откинулся в свой угол на спинку сиденья и, глядя на убегавшие назад поля, как будто совсем и не ждал ответа.

Впрочем, в первом же колхозе, как только они въехали в район, у Еремина сразу оказалось столько забот, что он и в самом деле стал надолго забывать о своем спутнике. Как всегда, у самого порога зимы обнаруживалось, что многое так и недоделано: сквозь крышу телятника светят звезды, в коровнике разгуливает ветер и заготовленных кормов, пожалуй, до новой травы не хватит… И лишь иногда, ругаясь с председателем колхоза из-за кормовых рационов, выступая на собрании животноводов, разговаривая с директором МТС, Еремин ловил на себе внимательный взгляд Михайлова и испытывал смутное беспокойство и раздражение. Но тут же он опять забывал, что не один и что надо держать себя как-то иначе, по-другому. И это, пожалуй, было то единственное беспокойство, которое причинял ему спутник.

Если бы у Еремина дома, в личной библиотеке, не было книжки рассказов Михайлова с напечатанным на обложке портретом автора, — правда, не с галстуком и в шляпе, а с погонами капитана, — то можно было бы и заподозрить, что его спутник совсем не писатель. А если он писатель, то почему же Еремин ни разу не видел, чтобы Михайлов вынул свою записную книжку? Чехов, например, никогда не расставался с записной книжкой. Еремин собирался при случае завести с Михайловым разговор об этом.