Лунные горы - [19]

Но торчали рога антилоп! И тут, и там, и притом самых разных антилоп! И еще важно вышагивают марабу, и обозревают горизонт, вытягивая шеи-перископы, страусы, и прячутся в траве цесарки с тревожно поднятыми хохолками. И перебегают дорогу крупные обезьяны — бабуины, или бабуны, как называет их Вамбуа…

Национальный парк — это сравнительно небольшое лавовое плато, оно называется Кикуйю по имени народа, населяющего центральную часть Кении, — плато с пологими возвышенностями и мягкими понижениями, заросшее желтоватой сейчас, несмотря на долгие дожди, травой, редкими зонтичными акациями и невысокими кустами. Акации собираются в галерейный лес лишь вдоль речки Ати, которая отсюда начинает свой неблизкий путь к Индийскому океану, и обзору ничто по сути дела не мешает. Это, конечно, обстоятельство для путешественников положительное, но есть у него и негативная сторона: того и гляди отвертится голова.

Но проводник наш свое дело знает, мы кружим и кружим по саванне, по ее красноватым грунтовым дорогам, и вскоре самые яростные фотографы утихомириваются. Нам встречаются то стада антилоп импала, высоких и стройных животных с темной полосой по бедру; то стада удивительно грациозных маленьких газелей, у которых бока украшены иссиня-черной и белой полосами; то высоких винторогих газелей Гранта, собирающихся в большие стада, и газелей Томсона с темной полосой на боку, которых от прочих антилоп можно отличить по непрерывному движению хвоста — вверх-вниз, вверх-вниз, о чем обязательно сообщают все натуралисты. Мы встречаем антилоп гну, самых странных антилоп, похожих на быков с лошадиными хвостами; по-моему, это полосатые и белобородые гну, которые держатся здесь в отличие от других антилоп поодиночке или по двое и по трое, хотя часто пасутся и возле чужих стад. Неподалеку от себя мы обнаруживаем жираф — застывшие изваяния среди сухих безлистных акаций… И снова встречаемся с зебрами, но уже не тратим зря пленку, а выбираем кадр… Удирают от нас, задрав тонкие хвосты, некрупные кабаны-бородавочники…

Все животные ведут себя, как правило, одинаково: они не обращаются в паническое бегство при виде машины, как у нас джейраны или сайгаки, которых я наблюдал на пустынном Устюрте в Средней Азии, но и не подпускают к себе очень близко, предпочитая все-таки отбежать в сторону.

Исключение — обезьяны. Они подчас рассаживаются на дороге и не уходят, даже если машина буквально наезжает на них. Водитель, естественно, останавливает машину, и тогда разновозрастное обезьянье семейство немедленно атакует ее. Обезьяны лезут на радиатор, на крышу, пытаются проникнуть внутрь и вообще всеми доступными им средствами показывают «старшим братьям», что хозяева здесь они и, дай им только сесть за руль, они ничуть не хуже поведут автомобиль!

…А день простоял сравнительно хороший — неяркий, с облачками, но без дождя, и знакомые журналисты еще утром шутили, что мы привезли в Африку тепло и солнце из России — первый погожий день чуть ли не за месяц! Что ж, совсем неплохо, если солнце, а не дождь будет сопровождать нас в пути.

Но сейчас солнце уже опускается за холмы Кикуйю, а мне еще надо сфотографировать зонтичную акацию коммифору с ее классически правильной здесь формой кроны, хочется поближе рассмотреть невысокие, тоже зонтичной формы кусты без листьев, но с черными круглыми шишками.

Я спросил Вамбуа, как называются эти кусты, но он не знал и остановил первую встречную машину, за рулем которой сидел шофер-европеец.

— Как называются эти кусты? — в свою очередь спросил Вамбуа.

— Какие кусты? Я не вижу никаких кустов, — европеец удивленно огляделся.

— Как же вы их не видите, если они вокруг вас?

— А, эти! Не знаю. У меня нет времени думать, по какой траве ездит моя машина.

Эта «трава» обобщенно называется буш, то есть, попросту говоря, заросли кустарников, и бушем заняты обширные пространства восточной и южной Африки — вот таким низкорослым, из колючей кустарниковой акации бушем. А черные шишки — это и не шишки, и не плоды, а шарообразные полые утолщения у основания шипов. Я читал, что в шарах обычно живут мелкие черные муравьи, чем-то помогающие акациям, но сегодня мне не проверить прочитанное. Есть на кустарниковой акации и листья. Только они чешуйкообразные, плотно прижаты к веткам и потому издали незаметны.

Да, солнце заходит, и теперь все встречные машины без какой бы то ни было сигнализации останавливаются и шоферы выясняют друг у друга, куда же все-таки запропастились львы и куда запропастились пантеры. В разговорах то и дело слышатся «симба» — лев и «чита» — пантера или гепард.

Вамбуа, по-моему, овладевает охотничий азарт — как же так, не найти симбу или хотя бы читу?! Вамбуа склоняется к рулю, гонит машину по саванне и вылетает на холм. Оттуда, с холма, мы замечаем, что черные, бежевые, светлые коробочки-лимузины с редким единодушием сползают к низинке, за которой зеленеют акации.

— Симба, — убежденно говорит Вамбуа и гонит туда микробас.

Он не ошибся, и вскоре мы присоединились к полутора десяткам машин, окруживших двух львиц.

Одна из львиц лежала на пригорке, другая — чуть в стороне, в яме. Расстояние от них до нашего микробаса едва ли составляло пять метров, до прочих машин и того меньше, но львицам не было никакого дела до машин. Та, что устроилась в яме, беззастенчиво дрыхла, а той, что на пригорке, тоже очень хотелось спать, она зевала, чуть не вывихивая себе челюсть, но ей еще хотелось покататься по траве, и она каталась, задирая кверху лапы и показывая светлое брюхо.