Лунные горы - [17]

На фронтоне аэропорта — белая каравелла под двумя парусами. Развевается бело-зеленоватый, окаймленный поверху черной полосой флаг с белым полумесяцем и звездой, причем полумесяц изображен в вертикальном положении, а не лодочкой, как это принято в мусульманских странах. Здание аэропорта розоватое, в два этажа, с террасой и козырьками. Дежурят солдаты в черных фесках.

В холле мы освежились прохладительными напитками. В киоске продаются открытки с видами Адена, но не города, а страны. Горы. Проходы в горах. Тоннели в горах. Дороги в горах.

Я вышел в небольшой палисадник, разбитый перед зданием аэропорта. По-прежнему мела по асфальту невидимая пыльная поземка, сорила в глаза, шуршала по раскрытому блокноту.

Темно-стального цвета военные самолеты выруливали цепочкой на взлетную дорожку.

Я попытался причесаться, но гребенка застряла в забитой пылью голове.

На подлете к Могадишо, столице Сомали, — темный океан и дымные облака над ним. Западнее, на материке, — оранжевые дюны с редкой растительностью и бескрайняя зеленая степь. Город — на песчаных холмах, и кварталы хижин чередуются с кварталами стандартных, европейского типа домиков.

В Могадишо самолет совершенно опустел, осталась только наша группа из восьми человек и еще трое советских специалистов, летевших в Кению.

За Могадишо внизу под нами начала сгущаться ночь, скрадывая, стирая линии рек и контуры возвышенностей. На западе пылала оранжево-красная полоса, но свет ее доставался лишь нам, находившимся высоко в небе, и не касался земли. При взлете в облаках из дюзов били фиолетовые языки пламени, а сейчас, в чистом небе, они стали голубыми. Серые, ватные облака потемнели снизу и посветлели сверху, и небо расслоилось. Потом закат погас, и темнота почти мгновенно сравняла землю и небо. Слабо светились звезды.

В абсолютном мраке мы пересекли экватор, не заметив этого и ничего не почувствовав, и самолет пошел на снижение.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Прилет в Найроби. Африка, которую я еще не видел. Холод. Город. Львы. Некоторые мысли о декоративно-садоводческом искусстве строителей. Догель. Старт на Момбасу. Снега Килиманджаро. Финиш в Момбасе

Найроби, столица Кении, находится примерно на полтора градуса южнее экватора. Разумеется, все заранее уточнили местоположение Найроби и заранее приготовились к встрече с субэкваториальной столицей: все лишние вещи мы предусмотрительно убрали в чемоданы, чтобы не страдать от жары — липкой и душной ночной африканской жары.

Матовые отблески огней на бетонной дорожке аэродрома еще до выхода из самолета убедили нас, что идет дождь. Путешествия по Африке совершаются обычно в сухое время года — в мокрый сезон по дорогам не проехать, — и уже поэтому дождь в Африке европейцу в диковинку.

От самолета до здания аэропорта мы трусили мелкой рысцой под мелким осенним дождиком и, может быть, только по этой причине не сразу сообразили, что в Найроби не только идет осенний дождь, но и по-осеннему холодно. Меня, к примеру, дрожь пробрала лишь после того, как я увидел встречающих нас кенийцев: они были в свитерах, костюмах, шерстяных шарфах и теплых внушительных пальто!.. Ну а мы… мы же в Африку летели!.. Мужчины хоть вышли из самолета в костюмах, но дамы наши выглядели совершенно легкомысленно. По-моему, глядя на их воздушные платьица, стали дрожать и кенийцы.

Странное ощущение осталось у меня от первой ночи, проведенной в Кении. Машины умчали нас в темноту — в непроглядную, сырую темноту, и я запомнил лишь блестящий при свете фар асфальт на шоссе и сильные, как обычно после дождя, запахи — острые запахи зелени и мягкие, как бы приглушенные и расплывшиеся запахи мокрой земли.

Найроби мы фактически не увидели. Город спал. Слабо проступали на черном фоне неба черные силуэты близких деревьев и отодвинутых от шоссе домов, да вспыхивали на мгновение лужи, когда падал на них свет.

В отеле — он имел форму каре с уютным внутренним двориком — в распоряжение постояльцев предоставлялась одна ванная комната и одна душевая, но и в той и другой в этот поздний час шла, как на грех, только холодная вода… А ведь наши головы еще хранили полный запас аденской пыли!

Я останавливаюсь на этих отнюдь не важных подробностях лишь для того, чтобы признаться в невероятном: давненько я так не мерз, как в этот свой, пятый по счету, прилет в Африку!

А дождь снова усилился и теперь шуршал в листьях незнакомых деревьев точно так же, как шуршит он в листве опадающих берез и тополей, и чуть слышно барабанил по дорожкам садика, стекая с крыши в кирпичные канавки, и наконец успокаивался на мягком зеленом газоне… Мы улетели от наступающей осени, мы летели навстречу приближающейся весне южного полушария, но сейчас все было наоборот: нас словно вернули в подмосковную осень с ее низким, тяжелым небом и затяжными дождями и было оттого на душе хорошо и спокойно, было ощущение приближенности родной земли к кенийской, еще неведомой.

Утром я увидел перед окном своего номера цветущую кукурузу и лук на грядке.

Но внутренний дворик оказался вполне тропическим, если не считать подстриженного на английский манер, пропитанного влагой газона. Во внутреннем дворике возвышалось рождественское дерево с ярко-малиновыми молодыми листьями, цвела розовая, с суставчатыми ветками лофира, качались на датурах белые колокола цветов, которые здесь называют «лунными», и высоко над крышей отеля раскинулась крона джакоранды с листьями, похожими на листья ясеня и с одинокой голубой кистью-соцветием.