Лунные горы - [16]

Представитель авиакомпании, которой невыгодно было содержать нас в Хартуме, обещал что-нибудь придумать и просил к вечеру вернуться в отель.

Мы вернулись в отель заблаговременно, и тогда выяснилось, что простой и ясный маршрут наш — вдоль Белого Нила на юг, к истокам — весьма существенно изменяется. Не на всех итальянских авиалиниях, обслуживающих африканские трассы, забастовал рабочий персонал: дальняя окружная линия — через Аден и Могадишо на Найроби — продолжала функционировать, и на утренний самолет нам забронированы билеты.

Вечером мы еще бродили по городу — ожившему, ставшему вдруг многолюдным и шумным. Не столько бойко, сколько азартно шла теперь торговля и овощами, и зерном, и мясом. Теперь темпераментно обсуждались мировые — или уличные, не знаю — проблемы сбившимися в плотные кучки мужчинами. Женщин мы почти не встречали.

Те улицы, по которым мы бродили — в «европейский», как принято говорить, центр мы так и не попали, — освещались преимущественно дымными факелами торговцев и светом очагов, на которых готовили пищу у маленьких домиков. Пахло пылью, подгоревшим на мангалах зерном и чуть сладковато — гнилью.

Через центр, по его мощеным улицам, застроенным каменными домами в несколько этажей, мы проехали на следующий день утром по пути на аэродром.

Итак, мы снова в воздухе, но летим вовсе не на юг, а на восток-юго-восток и, что самое забавное, летим в Азию, на Аравийский полуостров.

Внизу — переходящая в степь саванна, но я сижу неудобно, далеко от окна, и следить за изменением пейзажей мне трудно. В утешение мне остается лишь возможность без всяких внешних помех поразмыслить о том, что мы увидели в Судане, но главным образом о том, чего мы не увидели, да и не могли увидеть.

Судан — достаточно большая страна, она занимает площадь в два с половиной миллиона квадратных километров, и долго нужно колесить по дорогам, чтобы представить себе зрительно хотя бы его ландшафты. Но страна — это прежде всего люди, незнакомые мне северосуданские племена, западные кочевники баккара и кабабиш, беджа, живущие на северо-востоке, нилоты юга страны… Земледельцы и кочевники, мусульмане и анимисты… Люди, говорящие на арабском и нубийском, на кушитском и нилотском языках… Около тринадцати миллионов их, суданцев в широком смысле слова, и лишь около полусотни тысяч выходцев из Европы — англичан, греков, итальянцев…

И очень досадно (сумею ли когда-нибудь восполнить этот пробел?), что не удалось мне хоть краем глаза взглянуть на развалины Мероэ, крупнейшего центра древнесуданской цивилизации. До них совсем недалеко от Хартума — всего километров сто пятьдесят вниз по Нилу или по железной дороге, которая проходит прямо по территории бывшей столицы мероитов. Там еще сохранились остатки дворцов и храмов, сохранились царские пирамиды, сложенные из небольших блоков. Там сохранились груды шлака, выброшенного из плавильных печей — мероиты славились еще в глубокой древности как железных дел мастера… Археологи нашли среди развалин курчавого барана — изображение египетского бога Амона, культ которого в Египте особенно процветал в период Нового царства. И археологи откопали львиные ворота с изображением львиноголового человека, очень похожего на египетскую богиню Сохмет, но только в Мероэ это мужчина…

Расцвет нубийского царства пришелся на последнее тысячелетие до нашей эры, когда нубийские фараоны, обосновавшиеся поначалу в городе Напат, ненадолго захватили Египет. Но наибольшего подъема культура и ремесла достигли после того, как столицу перенесли подальше в глубь Африки, из Напата в Мероэ, и тогда именно мероиты, пользовавшиеся ранее египетскими иероглифами, изобрели первое в Африке алфавитное письмо, содержавшее двадцать три знака.

Мероитское государство пало под нажимом южных соседей в IV веке нашей эры, и долгое-долгое время лишь несколько строк в сочинениях античных авторов напоминали о его былом существовании.

И по сей день мы очень мало знаем о мероитах, о быте их и культуре. И по сей день раскопана лишь небольшая часть развалин Мероэ.

Наверное, если бы не моя влюбленность в древнеегипетскую культуру, я не сожалел бы так, что не побывал в Мероэ, что не смог сравнить Мероэ с тем, что видел в Египте… А ведь мероиты, несомненно, способствовали проникновению египетской культуры и дальше на юг, в тропическую Африку, к которой таким странным образом — через Азию — мы все-таки приближались.

Внизу на развороте ненадолго показался ярко-зеленый, в белой пене Индийский океан, вернее — Аденский залив океана, и сразу же стали надвигаться на самолет пыльно-бурые зазубренные хребты.

Аден. Аэродром — чуть в стороне. Собственно город и порт с причалами и пирсами лишь мелькнули и скрылись за грядою гор. Горы похожи на Крымские, на Кара-Даг у Коктебеля.

Сильнейший, перехватывающий дыхание горячий ветер. В мутном небе парят коршуны, и ветром сносит их к горизонту. Пыльная мгла затягивает дали, и после нескольких неосторожных глотков воздуха пыль уже скрипит на зубах.

По краю аэродрома растут небольшие акации и суккулент с крупными листьями и мягкими продолговатыми плодами зеленого цвета. Я помню, что египтяне называют его по-своему — хандер, а ботаники по-латыни — калатропис.