Лунное граффити - [5]

Ал предложил взять одного из нас на шестине­дельный курс стеклодувного ремесла бесплатно. Миссис Джей выбрала меня. Когда курс закончил­ся, Ал посоветовал мне учиться дальше. Половину платы за обучение я отрабатывала, раз в неделю уби­раясь в мастерской, а вторую половину вносили ма­ма и папа. Так продолжается и сейчас. Благодаря Алу вчера я закончила проект по изобразительному ис­кусству для собеседования в университете.

— Не отвлекайся.

С помощью ухваток из смоченных газет Ал об­жимает светящийся ком, придавая расплавленно­му стеклу форму. По его кивку я дую в мундштук и тут же «запираю» воздух большим пальцем: ва­за наполняется моим дыханием. Для придания окончательной формы в ход опять идут газеты. Бу­мага дымится, вспыхивает, сыплет искрами.

Опытные руки отделяют вазу от трубки так лег­ко, будто сосуд смывает потоком воды. Теперь, когда ваза поставлена в печь для обжига, Ал пово­рачивается ко мне:

— По-моему, тебе пора идти на повышение. Ты наверняка сможешь совмещать учебу в универси­тете с работой здесь, а работать будешь за деньги, а не за уроки. Никакой уборки. Только стекольное дело.

— Ой, правда? Я буду вашим помощником?

— Как Джек и Лиз. Что скажешь?

Ал — лучший мастер по стеклу в городе. Я ки­ваю с такой скоростью, словно хочу победить на конкурсе кивал.

― Вот и славно, — говорит он, — вот и славно.

Мы еще немного сидим на ступеньках, и я втайне надеюсь, что Тень вернется. Как всегда, когда думаю о нем, меня куда-то затягивает. Это не явь, не сон, а какой-то туманный голубой тоннель между тем и другим.

— Как дома? — спрашивает Ал.

— Нормально. Лучше. Папа по-прежнему жи­вет в сарае, но в дом заходит гораздо чаще, не только чтобы помыться. Скоро, думаю, переедет обратно.

— Отличная новость.

— Ага. С самого начала было ясно, что это вре­менно. К тому же они больше не ругаются, так что...

Смотрю через дорогу на спящего птенца. Пред­ставляю, как Тень сгибает руку и заливает серый бетон желтой краской. Разливает солнечный свет.

Пока папа не перекочевал в сарай, они с мамой дико ругались по самым тупым поводам. У мамы две работы: она стоматологическая медсестра и писатель. А папа у меня актер и фокусник и еще подрабатывает таксистом. Каждый из родителей проявлял богатое воображение, придумывая, куда другой засунул пульт от телевизора.

И вдруг ссоры кончились. Как-то раз, возвра­щаясь из школы, я почувствовала, что по улице ползет тишина. Вошла во двор и увидела перед са­раем папу: он жарил сосиски и варил пюре из кар­тофельных хлопьев на походной плитке.

— Что происходит? — спросила я.

— Поживу немного в сарае. Мама пока закон­чит роман, а я допишу новое шоу. — Он помахал щипцами. — Приглашаю в свой дом на ужин.

— Твой дом — мой дом, пап.

Еда готовилась, мы сидели рядом, а я все пыта­лась уразуметь, что происходит. Пусть даже мама с папой в последнее время ругались, но они трид­цать лет прожили вместе! Папа всегда утверждал, что познакомиться, как они, в университетской столовой — очень романтично. Он попросил у ма­мы соль, а она у него — сахар. «Романтическая ис­тория — и что в остатке? Растворимые картофель­ные хлопья?» — бросила я маме.

«Люси, если романтическая история восстано­вима с помощью воды — тебе очень повезло», — ответила она.

Легче мне не стало.

А то, что мама, придя в тот вечер с работы, ужи­нала вместе с нами, совсем сбило с толку. Они больше не ругались. Мама даже похвалила карто­фель. «И не надо на меня так смотреть, — сказала она. — Нам обоим нужно свободное пространст­во, чтобы писать. Я не могу всю оставшуюся жизнь подавать слюноотсос, а папа — крутить баранку».

Это мне как раз понятно. Про моих родителей не скажешь «как все». На стене у мамы висит порт­рет кинорежиссера Орсона Уэллса, а когда ее вы­зывают в школу, она надевает футболку с надпи­сью: «Не хотите вырастить роботов — финанси­руйте искусство». А папа запросто достает цветы из ушей и жонглирует факелами.

Но любовь и брак они всегда понимали «как все». Вот уже полгода папа живет в сарае во дворе. В дом часто заходит. Со стороны у них все прекрасно, но я продолжаю считать, что это неправильно.

— Кто знает, что правильно, а что нет? — гово­рит мама всякий раз, когда я поднимаю эту тему.

— Я. Очень даже знаю, — уверяю я.

Она закатывает глаза.

***

Перед тем как уехать, я подкатываю велосипед к стене. Дотрагиваюсь до рисунка и уношу на ру­ках чистое голубое небо. Только теперь замечаю, что в уголке картины сидит озадаченный малыш и смотрит на птенца.

— Смотри-ка, тут еще малыш есть, — говорю Алу.

— Я видел, — откликается он.

Машу на прощание рукой и качу велосипед в гору. На полпути раздается звонок Джезз.

— Мы с Дэйзи уже пришли. Ты далеко еще?

— Близко. Я заезжала в мастерскую, потому что сюда приходили Тень и Поэт.

— Вы встретились?

— Разминулись. На пять минут. Зато теперь окончательно доказано, что Тень существует, и мы с ним одного возраста.

Я точно знаю, что она скажет дальше.

— Он классный художник, Люс, и я не отгова­риваю тебя от отношений с ним — если познако­митесь. Просто учти: в реальной жизни есть по крайней мере полтора парня, которые хотят с то­бой встречаться.