Лунное граффити - [16]

В тот раз он заночевал у меня. Я уже засыпал, когда он заговорил. О том, как ему не нравится запах пива и как нравится, что у нас тихо. О том, что иногда не хочет засыпать, чтоб не видеть снов. Было темно, и я рассказал ему про открытые две­ри и что не справляюсь с домашними заданиями.

Утром, перед тем как уйти, он спросил, где моя домашка. Я показал, он подправил. Он ничего не менял, просто сделал написанное понятным. С то­го дня он проверял каждое задание.

Граффити у меня получается без черновиков. Исправлять ошибки не надо. Народ иногда делит­ся, как стремно рисовать в неразрешенных местах. По словам Лео, страх разбегается быстрыми вол­нами от сердца, мелко пульсируя под кожей. А для меня рисовать — способ избавиться от пульсиру­ющего страха. Единственный способ закрыть все эти двери.

Люси все смотрит на моих птиц. А я смотрю на нее и хочу понять, о чем она думает. Скорее всего мечтает о несуществующем парне. У него не толь­ко океан в баллончике, но еще и море слов, кото­рые она хочет услышать. Интересно, как она пред­ставляет себе Тень? Как он выглядит, что говорит. Она оборачивается и видит, что я за ней наблюдаю.

— Пошли, — говорю я. — Поезд идет.

Идет поезд, он отвезет тебя на вечеринку, где ты будешь искать парня, которого никогда не най­дешь. Парня, которого ты выдумала, а не того, кто нарисовал этих птиц. Не меня.

***

Электричка грохочет по путям, и мир, теряя очер­тания, несется за окнами. Джезз и Лео занимают два места слева, Дэйзи и Дилан — справа. Больше мест нет, и мы с Люси качаемся в такт движению поезда, от одного обрывка разговора к другому.

— А на камбервелльской линии электрички на­верняка с кондиционерами, — вздыхает Джезз. — Хоть бы уж окна открыли.

— Детишки начнут высовывать головы и — хлоп! Кровавое месиво, — живописует Лео.

— Какой же дурак высунет голову на таком хо­ду? — удивляется Джезз.

В этот момент Дилан говорит Дэйзи:

— Хоть бы башку в окно высунуть!

Дэйзи облизывает палец и пишет на стекле «идиот».

Люси смеется, я тоже не могу удержаться от смеха. Поезд переходит на другой путь, и нас ки­дает друг к другу. В небе за окном выбросы пла­мени с нефтезавода и только что взошедшая не­полная луна. У нас с Лео есть граффити: нарисо­ванную луну пересекают тени высоковольтных проводов. Лео написал: «Луна в плену».

Перед тем граффити я делал эскизы в альбоме.

Хотел добиться того же эффекта, что у Дали в фантастических пейзажах — мы с Бертом видели их в галерее. Текучие образы никак не шли у ме­ня из головы, а ночью приснилась луна, которую обступают тени.

Голос Люси врывается в мои мысли:

— С чего ты вдруг бросил школу?

— Боялся, ты опять меня изобьешь.

Остановка, в вагон заходят новые пассажиры. Пропускаю несколько человек между нами, по­скольку продолжать диалог на тему «почему ты бросил школу» у меня нет никакой охоты. Бет то­же об этом спрашивала. Я сказал, что мне предложили работу, что надо было помогать маме пла­тить за жилье. Сказал правду, вернее, лучшую ее часть. Часть похуже заключалась в том, что меня засекли, когда я вытаскивал эссе из-за пояса.

Мы первый раз писали эссе по искусству в клас­се. Раньше я бы напечатал что хочу сказать, а Лео просмотрел бы и исправил невнятицу. Но с десято­го класса начиналась подготовка к выпускным экза­менам в двенадцатом, и я понял, что мне крышка. «Ничего не крышка, — возразил Лео. — Я запишу, что ты хочешь сказать, а ты скатаешь по-тихому».

Ничего бы не случилось, если б урок в тот день вела миссис Джей, но она заболела, и ее заменял Феннел. Он увидел, как я тащу эссе из штанов, и разорался. Будто я ему лично что-то сделал. Клас­су он сказал: «Если у кого-то еще мозги спрятаны в брюках, выходите и садитесь рядом». Какой иди­от говорит «брюки»?

За весь урок я ни разу не посмотрел на Люси. Хотя очень хотел. Хотел дать ей знать, что не спи­сывал, но как объяснишь, если эссе было у меня в штанах?

Прозвенел звонок, и она ушла вместе с осталь­ными, а Феннел повел меня в свой кабинет. Пока мы шли по коридору, пацан за спиной Феннела состроил мне рожу, сунул руку в штаны и сделал вид, что дрочит. Я знал, что через пять минут ис­тория разойдется по всей школе. Вспоминая тот день, я вижу только дрочащих клоунов.

Промывку мозгов Феннел решил устроить в методкабинете. Велел мне сесть и написать «Это не мое эссе», чтоб сравнить почерки. Он вел у Лео столярное дело и почерк его сразу узнал. Но эссе было мое, и я предложил несколько мест, где он мог бы хранить отобранную работу «до возвраще­ния миссис Джей». Мои идеи ему не понравились, так что он и Лео решил втянуть.

«Не, почерк не мой, — заявил Лео. — Эдов по­черк». Ноги он выставил из-под парты, руки скре­стил на груди и даже сидя смотрел на Феннела сверху вниз. В общем, нас обоих отстранили от занятий, причем не столько за эссе, сколько за предложения, куда ему это эссе засунуть. Лео че­рез неделю вернулся.

Теперь в дневное время я рыскал по магазинам в поисках нужного оттенка синего, а ночами рисо­вал небо. Почти нужный оттенок нашелся в мага­зине Берта, только краска продавалась в жестяных банках, вот я и ходил к нему пополнять запасы.