Луис Альберто - [45]

Лёгкий стук в дверь заставил обеих женщин оглянуться. В комнату вошёл старый аптекарь, извинился, что помешал, подошёл к Марианне, измерил, сверяясь с часами, её пульс. Пульс был нормальный. Тангам не пригласила мужа задержаться и присоединиться к ним, и старик быстро удалился, пожелав обеим женщинам спокойной ночи. Как только они остались одни, Тангам взяла последнюю карточку, которую держала рубашкой кверху, взглянула на фотографию и передала её Марианне.

– Это Джавахарлал, – тихо пояснила Тангам, – когда ему было двадцать лет. Сейчас ему тридцать. А беда случилась десять лет назад, когда ему было двадцать…

Марианна, не отрывая глаз, смотрела на фотографию большеглазого юноши, узкоплечего, но стройного. Юноша стоял, прислонившись к какому-то камню, в небрежной позе, ветер растрепал его пышные волосы, губы были сжаты, но всё лицо светилось улыбкой, задором. Что ж, десять лет – срок немалый. В молодом человеке на фотографии нельзя было узнать того, кого Марианна увидела час назад за аптечной стойкой, ему можно было дать сорок и больше лет, тёмное лицо было похоже на маску, с застывшим на ней капризным выражением. Он не обратил никакого внимания на Марианну, не ответил на слова матери о том, чтобы проводить Марианну до дому, как будто обращались не к нему. Видно, был этот Джавахарлал из породы молчунов, и его мать не ждала от него ответа. Всё это промелькнуло в голове Марианны, а Тангам тем временем начала свой печальный рассказ:

– Они учились в одном классе, были дружны, как обычно бывают, дружны дети. Правда, наблюдательные их подружки и товарищи с малых лет дразнили их «женихом и невестой». Но могла ли я принимать эти дразнилки, эти исконно детские «тили-тили-тесто», всерьёз? Ах, если бы я знала, чем всё это кончится, я схватила бы своего ребёнка и унесла на край света! Но так устроена жизнь, что нам не дано знать, что с нами будет завтра…

– О, да! – горячо отозвалась Марианна. – Если бы знать, где нам суждено упасть…

– Вот, вот, если бы знать! А тогда – ни я, ни муж не обращали никакого внимания на эти детские отношения – такие естественные, что и сейчас, перебирая в стотысячный раз это прошлое, я не могу себя винить за невнимание к сыну, к его воспитанию. Да, я не видела ничего особенного в том, что мальчик ждёт свою соученицу после школы, несёт её портфель – мы всегда учили его быть предупредительным, помогать людям… Конечно, я замечала, что он краснеет и закипает гневом, если кто-то скажет о ней недоброе слово, а я иногда такое слово произносила. Мне уже тогда эта девочка не нравилась – дурнушка, училась плохо и воспитана была плохо, вернее совсем не воспитана, и поэтому вела себя не по-детски вызывающе, грубо. Помню, на родительских собраниях учителя жаловались на её неряшливость, невнимание, нежелание учиться. Помню, даже учителя отмечали, что она своей болтовнёй, своими выходками на уроках мешает другим, и моему Джаву. Но посудите, Марианна, могла ли я принимать всерьёз эти детские шалости, эти детские влюблённости, с кем этого не бывало?… После школы она вроде бы хотела куда-то поступать, но никуда не поступила, а Джав прекрасно сдал экзамены в медицинский институт и, как мне казалось, с головой ушёл в учебу. Но нет. Я ошиблась. Даже захватившие его занятия не отвлекли его от Рену – эту девчонку звали Рену. Даже начав учиться, он стал работать, устроился санитаром в прозектуре городской больницы. И в этом – кто бы смел ему препятствовать? Ведь это такая школа для будущего врача! Опять же я понимала, что молодому человеку нужны свободные деньги, и что он никогда не воспользуется деньгами родителей, чтобы повести девушку в кафе, в кино, на танцы, да и вообще, как мог самостоятельный юноша обходиться без денег? Вот если бы он, как говорится, сел родителям на шею, за это можно было бы упрекать и его, и родителей, которые воспитали своего сына эгоистом. Помнится, в то время ни для кого уже не было секретом, что дружба Джавахарлала и Рену успела перейти в другую, более серьёзную стадию, и я старалась находить в Рену что-то хорошее, так как видела в ней свою будущую невестку. Девушка была сильная, ловкая – и это было хорошо, будут здоровые дети, думала я; она небрежно одевалась, бегала в шортах, не желала носить сари – и это я оправдывала: не будет приставать к мужу с нарядами; в её семье полно детей – девять или десять, она росла без всякого внимания со стороны родителей – тоже неплохо: будет ценить заботу и внимание в семье мужа.

– Вы старались найти во всём хорошее, это самое правильное, но что же, произошло? Она была плохой женой? – спросила Марианна, волнения матери за судьбу сына были ей так понятны!…

– Извините, я, наверное, слишком долго рассказываю… Меня захлёстывают воспоминания! Ведь все эти годы я искала свою вину. На чём я остановилась? Ах, да, на том, что Джав поступил в институт, с большой охотой учился, с большой охотой работал, страшноватые обязанности санитара в прозекторной исполнял отлично. Профессор Упадхайя, с которым ему приходилось работать, не раз говорил мужу, что Джав – прирождённый врач, что он способный, что у него, несомненно, прекрасное будущее… На втором курсе, в июне месяце, несколько лучших студентов направили на практику в Лондон. Им предстояло проходить практику в одной из лучших английских клиник в течение двух месяцев. Можете себе представить, как мы все, и особенно Джав, были счастливы! Такая удача! Два месяца практики в Англии, где медицина, может быть, на самом высоком уровне, где достижения такие, каких нет даже в Америке! В начале июня Джав уехал. И, как вы понимаете, должен был вернуться в августе. Но вдруг… В один несчастный день – я никогда его не забуду, это было тридцатого июня, – он вернулся! Он свалился буквально с неба! Накануне мы разговаривали с ним по телефону, и он ни словом, ни звуком не намекнул нам о приезде! Теперь-то я знаю, что это было сделано намеренно, что… что… – Тангам горько заплакала, и Марианна принялась её утешать.