Луговичка - [2]
День жарким выдался. Солнце печёт, аж мочи нет. Колёса скрипят, лошади фыркают, а молодой селянин пот со лба рукавом вытирает да на дорогу смотрит. Отец его из фляжки водицу попивает, мух от себя отгоняет.
— Ох и припекает; далече ещё, Андрюша?
— Да не очень далече, потерпи, отец.
Проехали ещё с полверсты, на пути ни одной живой души не встретилось, только пыль столбом стоит и поле будто дымкой серой укутано. Но тут Андрей увидел: стоит кто-то на обочине, маленький такой, неприметный. Подъехали поближе, а там старичок сухонький. Волосы спутанные, как и не чёсанные никогда, свисают до пояса густой соломой. Рубашонка на старике длинная, а поверх неё жилетка суконная надета. Лицо худое, узкое, нос острый, вниз опущенный, а глазки маленькие, зоркие. Но самыми приметными в нём усы зелёные оказались. Как подъехали ближе, лошади зафыркали сильней и чуть было не понесли, да Андрей вовремя поводья затянул.
— Стойте, нерадивые, чего вас погнало, шальных!
Лошади встали, беспокойно ноздрями водят. Старичок косматую голову наклонил и смотрит на селянина искоса, словно от солнца щурится. Удивился Андрей страннику. Откуда бы ему взяться среди поля да пыльной дороги, тут и селения-то поблизости не встретить.
— Здравствуй, добрый человек! Куда это ты в такой зной путь держишь?
У старичка голос тихий, шепелявый даже:
— Живу я тут неподалёку. Да вот беда, жажда замучила, хоть бы глоточек водицы испить. Не дашь ли старику?
Андрей обернулся к отцу, а у того во фляжке всего полглоточка осталось, как раз для того, чтобы губы смочить да дому доехать.
Андрей головой качает:
— Никак не могу дать, у самого ничего не осталось, ты уж извини.
Старичок глазки свои белёсые щурит, на фляжку длинным пальцем показывает:
— Да мне всего и надо-то полглоточка. Вон, смотри, колосок пшеничный и тот от зноя клонится, пить просит, а не дашь ему водицы — погибнет, засохнет на корню. А потом люди хлебушка не увидят, с голоду помирать начнут…
Андрей рукой машет: мол, что ты такое говоришь? Вот не сегодня завтра дождь пойдёт и напоит пшеницу досыта. Никто голодать не будет.
— Как знать, как знать, бывало и хуже, — проскрипел старичок. — Так, значит, не угостишь водицей-то?
Этот голос стал раздражать Андрея, было в нём что-то неприятное.
— Не дам, самому пить нечего, отцу больному осталось.
Покачал головой старик, стукнул посошком о землю:
— Что ж, и на том спасибо.
Посмотрел Андрей, а на месте, где старик стоял, нет никого, будто сквозь землю провалился. Осенил себя Андрей крестным знамением, хлестнул лошадей и поспешил подальше от странного места. Обернулся дорогой, а отец тоже крестится:
— Сынок, а куда же старик-то делся? Что-то с ним не так.
А Андрей и сам уже понял, что не так. Гонит лошадей и думает: «Неужто сам сатана со мной речь держал, а я-то, дурень, не догадался сразу».
Всю неделю после этого случая жара страшная стояла, ни ветерка, ни капли дождика. Вымотались все от мала до велика. Коровы да козы ревут, пить хотят, а за угором речка Быстрянка почти высохла. Старики в деревне только охают да вздыхают: не бывало, говорят, ещё такой засухи, что за напасть пришла на землю?
Вот в один из таких знойных вечеров и явился Андрей к бабке Горбылихе, что на самом краю деревни жила. Горбылихой прозвали её в народе за большой горб на спине, и было ей лет столько, что и сама, наверное, не помнила. Старики поговаривали, будто были ещё мальцами, а Горбылиха уж и тогда старухой была, с палочкой ходила да голос скрипучий имела. В деревне её дом стороной обходили, сказывали, будто старуха с нечистой силой водится и в церковь никогда не ходит. Ходили к ней обычно по большой нужде: захворает кто-то — она и заговором лечила, и отвары настаивала, и примочки всякие травяные делала. Глядишь, хворь и отступит. Захаживали к ней и девушки молодые, тайно, чтоб не знал никто. Бабка Горбылиха им приворотное зелье готовила. Понравится, к примеру, девушке молодец-красавец, а он возьми да и к другой переметнись. Забудет, отвернётся, значит. Девушка в слёзы, а потом к Горбылихе за советом. Глядишь, и вернётся милый друг обратно. Андрей не очень-то верил во все эти байки про Горбылиху, тем более что отца она так и не сумела поправить, по-прежнему рана болела и не заживала. Посадила старуха Андрея за дубовый стол, кваску холодного в кружку налила:
— На-ка вот, выпей прохладного! Вижу, неспроста ко мне зашёл.
Андрей жадно опустошил кружку и утёрся рукавом:
— Неспроста, верно говоришь. К тебе спроста-то и не ходят.
Старуха засмеялась глухо, обнажив редкие жёлтые зубы.
— Это верно, не ходят. Только ты ведь в этот раз не из-за батюшки наведался.
Удивился Андрей такой старухиной осведомлённости, но вслух сказал:
— Не из-за отца. Там, видно, уж и не поможет ничто. Тут другая беда.
И Андрей поведал старой Горбылихе историю, которая недавно с ним приключилась.
— С тех пор и засуха началась, как будто старик тот беду накликал.
— Накликал и есть, — молвила Горбылиха. — Старик этот не кто иной, как Полевик. Он этому полю хозяин. Вот обидел ты его, теперь он засуху-то и напустил, не зря ведь про пшеничный колос рассказывал.
