Лучшее - [26]

Убежать от всего этого хотя казалось неплохой идеей. Даже то, с чем ему сейчас предстояло встретиться, не могло испортить этого ощущения.

Яцек влез в саркофандр и задраил дверь шлюза. Когда крутил задрайку, видел сквозь смотровое окошко все тот же голод в глазах остающихся. Повернулся к голодным взглядам спиной и включил заполнение камеры. Когда давление в шлюзе и снаружи сравнялось, толкнул внешнюю дверь и вышел наружу.

Сразу за дверью его встретил Хансен. Прикованный за лодыжку ржавой железной цепью с грубо выкованными звеньями, он скалился сквозь разбитый визор шлема костяной улыбкой. И цепь, и сам Хансен были покрыты плешинами известковых наложений, из которых вырастали нежные веточки кораллов. Губки-бродяги переползали с места на место, выпрастывая псевдоноги из полупрозрачных светящихся тел и шевеля кронами стрекательных щупалец. Пара огнекрабов забралась в глазницы костяка и смотрели оттуда на Яцека. Казалось, сам Хансен смотрит из преисподней, и дьявольский огонь пылает в его мертвых глазах. Когда Яцек проходил мимо, из горловины саркофандра хлынул наружу поток живого серебристого металла — рыбки-ухватки все еще пытались поживиться чем-нибудь на давно обглоданных костях.

Чуть дальше, на огромном коралловом дереве, был распят Тиотаари. Здоровенные гвозди, пробившие его предплечья и голени, надежно держали останки. Известь, почти полностью покрывшая саркофандр, превратила его в мраморную статую. Пряди рыжих волос волновались в слабом придонном течении, словно водоросли.

По мере того, как Яцек поднимался из сумерек глубины все ближе к солнечному свету, ему встречались все новые мертвецы. Чем дальше они находились от мирохода, тем больше были похожи на каменные изваяния. Распятые, расчлененные, вздетые на колья и пики, завязанные в причудливые узлы, они казались делом рук безумного скульптора, избравшего очень странный материал для воплощения в жизнь своих больных фантазий.

У смерти множество ликов, подумалось Яцеку. Но смысл ее всегда один и тот же. Ты перестаешь быть, и что происходит с твоим телом потом, вряд ли может взволновать кого-то еще — а тебе и подавно все равно. Эта галерея мертвецов и не призвана напугать — она лишь должна наводить на определенные мысли и создавать подходящий настрой для того, что случится с самим зрителем в ближайшее время.

Самый дальний труп скрывали особенно плотные наложения — он почти утратил антропоморфные очертания и выглядел скорее игрой природных сил, нежели человеческим телом. С трудом угадывались контуры рук и ног, согнутых причудливым образом в странных местах. Яцек в очередной раз подивился прихотливости творческого подхода хозяев острова и прибрежных вод.

Интересно, что они приберегли для меня, подумал Яцек. Мысль не пугала. Не пугали и превращающиеся в статуи тела товарищей. Вообще уже ничто не пугало. Словно он отвык бояться за те полгода, пока «Кондор» лежал на шельфе у берегов северной континентали Антакальдии, словно коростой, покрываясь многотонным панцирем известковых наложений и садом коралловых древ.

* * *

Пустышники ждали его на мелководье. До поверхности оставалось метра два-три, и коралловый риф пологим склоном поднимался к ее волнующемуся зеркалу. Яцек брел навстречу пустышникам, которые ждали его, рассыпавшись полукольцом среди коралловых зарослей. Легкое волнение поверхности бросало неспокойную рябь теней на их разноцветные тела, сквозь отверстия в которых сновали стайками яркие рифовые рыбки.

При приближении Яцека пустышники расступились, не то давая ему дорогу, не то обозначая коридор, миновать который ему было нельзя. Он не стал игнорировать намек — шел дальше, не замедляя шага. Замедлить его, впрочем, едва ли получилось бы. Он и так едва волочил ноги, благодаря воду за дарованную поддержку. На суше он не смог бы пройти этот путь, несмотря на малую гравитацию чуждомира, и не смог бы ползти сколь-нибудь долго.

Сил просто не осталось.

Пустышники смыкались позади, и он шел в центре подковы из их тел. Они не подгоняли его, а прикосновения их бескостных хрящерук были очень деликатными, даже нежными — они поддерживали Яцека под бока и локти, когда того начинало качать совсем уж заметно.

Поверхность была все ближе. Яцек коснулся гребнем шлема своего отражения, и зазеркальный двойник слился с ним, когда Яцек пробил тягучую пленку вод и пал на колени в полосе вялого прибоя, не в силах сделать больше ни шагу.

Его бережно подхватили под руки и повлекли по мелкой воде к берегу. Яцек не мог поднять голову — ставший вдруг неимоверно тяжелым шлем клонил ее к земле, непосильной ношей улегшись на шею. Ботинки саркофандра оставляли позади двойную борозду, рыхля цветной песок пляжа. Перед глазами Яцека прокручивалось сплошное поле коралловой крошки, среди которой блестели перламутром завитки раковин и деловито суетилась ракообразная мелюзга попугаистых расцветок.

Потом стали попадаться проклюнувшиеся сквозь песок былинки багрово-фиолетового, как основная масса наземной растительности Антакальдии, цвета. Вскоре его тащили по сплошному ковру красно-синей травы, под которой змеились корни местных деревьев. Яцек то и дело пересекал полосы тени от из причудливо искривленных стволов.