Лучшая неделя Мэй - [81]
Выражение его лица при этом не изменилось, но в голосе прозвучала угроза.
Пэдди не сдвинулся с места – а что ему еще было делать?
– Слушайте, я не хочу вмешиваться, но…
Незнакомец повернул голову в сторону Пэдди и взглянул на него.
– Тогда исчезни, о’кей? Это касается только меня и моей жены – мы сами разберемся. – Незнакомец схватил женщину за руку. – Давай пошли.
Она покачала головой. Выглядела она при этом очень испуганной.
– Нет, я сказала тебе, я с тобой не пойду. – Она пыталась отойти от него, пыталась высвободить свою руку.
Пэдди подошел ближе и попробовал встать между ними. Сердце его колотилось. Почему на улице никого нет? Под ногами хрустели шарики сухого кошачьего корма. Он осторожно положил руку на плечо незнакомца.
– Послушай, она не хочет.
Незнакомец оттолкнул Пэдди, из-за чего тот немного пошатнулся.
– Пошел ты, тебя это не касается. – Его лицо потемнело от ярости, а рот исказила гримаса гнева.
Пэдди устоял, но при этом у него появилось ощущение нереальности происходящего. Разве может такое происходить в центре тихой улицы воскресным вечером? Что теперь делать? Незнакомец в этот момент уже тащил женщину по дорожке, а она кричала, чтобы тот отпустил ее, оставил ее в покое. А еще она просила Пэдди о помощи.
Сердце Пэдди бешено колотилось. Он ни разу за всю свою жизнь не принимал участия в драке, он никогда не оказывался в ситуации, при которой требовалось физическое противостояние. Он был перепуган. Но он должен был что-то предпринять и должен был сделать это быстро, пока сам до конца не осознал весь ужас происходящего.
«Господи Иисусе, мне нужно его ударить». Он ринулся к незнакомцу, сжав при этом кулаки. Он заорал:
– Отпусти ее! – и нанес удар правой рукой, надеясь, что каким-то чудом удар окажется достаточно сильным и незнакомец хотя бы сбавит обороты.
Но его удар оказался очень неуклюжим – он пришелся в область подмышки и едва задел незнакомца. Однако в этот момент женщина резко рванула в сторону, а так как незнакомец продолжал ее удерживать, его развернуло, и Пэдди успел другим кулаком со всей силы ударить его в живот.
Мужчина застонал и согнулся пополам. А женщина, вырвавшись на свободу, плача и едва не падая, побежала к воротам Мэй.
Кулак Пэдди пульсировал; он потряс им, чтобы унять боль, продолжая при этом наблюдать за незнакомцем, который все еще, громко хрипя, валялся на земле. Не похоже, что он в ближайшее время сможет что-то предпринять. Пэдди робко повернулся к воротам Мэй.
Он прошел половину пути, когда незнакомец набросился на него.
– Мать твою, ублюдок! – Он схватил Пэдди за плечи и швырнул на припаркованный автомобиль. Шмяк.
Щека Пэдди вмазалась в боковое стекло, его бедро оказалось прижатым к дверной ручке. Он почувствовал, что лицо горит от боли, и подумал: «Похоже, у меня проблемы».
Когда незнакомец снова схватил его за волосы и дернул назад, раздался визг тормозов – слава богу, – и Пэдди скорее услышал, чем увидел, что кто-то выскочил из машины и кинулся прямо к незнакомцу. Что было далее, Пэдди толком не понял, но незнакомец вдруг свалился на землю, мыча от боли.
Пэдди очень удивился, когда сообразил, что на спине незнакомца сидит женщина, одной рукой прижав его руку, а другой засовывая телефон обратно в карман, она разъясняла незнакомцу, применяя нецензурные выражения и вообще разговаривая так, как обычно леди не разговаривают, что с ним произойдет, если он только попробует пошевелиться.
И приблизительно в то же самое время, когда у Пэдди случился близкий контакт с припаркованной машиной, приблизительно в тот самый момент, когда розовая ракушка от удара разбилась на кусочки, Шон очнулся от легкой дремы, в которую он впал, сидя на стуле. Он поднял изможденное лицо со следами слез и посмотрел прямо в глаза Бернарда, которые на этот раз были открыты.
Даже после того как Уильям принес пару плетеных кресел из спален, у нее все равно не хватило для всех стульев, зато пирога и кофе было в изобилии. А брат Пэм, Конор, казался вполне счастливым, сидя на радиаторе, поглощая пирог и болтая с отцом Мэй о рыбалке.
Шон не стал есть пирог, он продолжал опустошать тарелку с наспех разогретым картофелем и остатками цветной капусты под сырным соусом, которую Мэй поставила перед ним.
Вообще-то он не собирался оставаться, он просто заскочил по пути домой, чтобы сообщить Мэй радостную новость, но его не пришлось долго уговаривать войти и перекусить.
Он оперся локтем о стол и одной рукой подпирал голову, а другой отправлял в рот кусочки картофеля. Он почти спал – и заснул бы, если бы Хильда, выпив уже третью порцию джина, не пустилась в воспоминания о том, как десять лет назад ездила с подругой в Бостон. Шон устало улыбался и постоянно кивал головой, но Мэй была готова поспорить, что мысли его в этот момент были далеко от Бостона.
Некоторое время назад Бернард пришел в себя, он начал дышать самостоятельно, и, по всей видимости, мозг его не пострадал. Травмы, хоть и оставались довольно серьезными, уже не представляли угрозу его жизни. По заключению врачей, Бернарду уже ничего не угрожало, если только не возникнут осложнения. И Шон улыбался Хильде и всем остальным, с кем встречался взглядом.
Маленькие города всегда полны слухов. Когда Одри Мэтьюз организовала художественную студию для взрослых, новость мгновенно облетела округу. Туда записались шесть человек – четыре женщины и двое мужчин, связанные между собой не очевидными на первый взгляд узами. Они рисуют, делятся тайнами, влюбляются, грустят и рассказывают увлекательные истории, в которых каждому из них отведена особая роль.
Наши жизни выписаны рукой других людей. Некоторым посвящены целые главы. А чье-то присутствие можно вместить всего в пару строк – случайный попутчик, почтальон, продавец из булочной, – но и они порой способны повилять на нашу судьбу. Хелен и Сара встретились на мосту, когда одна из них была полна желания жить, другая же – мечтала забыться. Их разделяли десяток лет, разное воспитание и характеры, но они все же стали подругами, невидимыми друзьями по переписке, бережно хранящими сокровенные тайны друг друга. Но что для Хелен и Сары на самом деле значит искренность? И до какой степени можно довериться чужому человеку, не боясь, что однажды тебя настигнет горькое разочарование?
Трагическая, ничем не оправданная гибель Финна Дарлинга стала своеобразной точкой отсчета для трех главных женщин его жизни — жены, матери и приемной дочери. Как ни странно, связующим звеном в этом трио оказалась семнадцатилетняя Уна, пережившая за свою недолгую жизнь достаточно, чтобы, несмотря на горести, идти вперед с высоко поднятой головой. Мо, Уне и Дафнии предстоит непростой год, но даже в самых тяжелых обстоятельствах можно отыскать луч надежды. То, ради чего стоит жить и творить добрые дела.
Две девушки-провинциалки «слегка за тридцать» пытаются покорить Москву. Вера мечтает стать актрисой, а Катя — писательницей. Но столица открывается для подруг совсем не радужной. Нехватка денег, неудачные романы, сложности с работой. Но кто знает, может быть, все испытания даются нам неспроста? В этой книге вы не найдете счастливых розовых историй, построенных по приторным шаблонам. Роман очень автобиографичен и буквально списан автором у жизни. Книга понравится тем, кто любит детальность, ценит прозу жизни, как она есть, без прикрас, и задумывается над тем, чем он хочет заниматься на самом деле. Содержит нецензурную брань.
Читателя, знакомого с прозой Ильи Крупника начала 60-х годов — времени его дебюта, — ждет немалое удивление, столь разительно несхожа его прежняя жестко реалистическая манера с нынешней. Но хотя мир сегодняшнего И. Крупника можно назвать странным, ирреальным, фантастическим, он все равно остается миром современным, узнаваемым, пронизанным болью за человека, любовью и уважением к его духовному существованию, к творческому началу в будничной жизни самых обыкновенных людей.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!