Лучи из пепла - [70]

Упорство, с которым М. настаивал на своей необыкновенной просьбе, заставило чиновников юстиции насторожиться. Из сообщений тюремных смотрителей они уже давно знали, что заключенный Кадзуо М, оставшись один в своей камере, нервно расхаживает взад и вперед, мечется и стонет во сне, — словом, выказывает все обычные признаки страха смерти. Но лишь только юноша входил в кабинет прокурора, как напускал на себя вид закоренелого преступника, настойчиво подчеркивая, что единственным мотивом его преступления явилась жадность к деньгам. Были ли еще какие-нибудь мотивы? Нет, не было.

Однако показания самого обвиняемого противоречили картине, сложившейся на основе показаний всех свидетелей, более или менее близко знавших Кадзуо. Концы с концами здесь явно не сходились. И прокурор[30] решил непременно дознаться, почему заключенный в отличие от свидетелей хотел во что бы то ни стало оговорить себя.

Он еще раз допросил Кадзуо и сказал без всяких обиняков:

— Вы что-то от нас скрываете. Мне рассказали, что вы вступили добровольцем в пожарную команду, я узнал о ваших драках с оккупантами. Свидетели утверждают, что вы часто ходили на холм Хидзи-яма, на кладбище неизвестных жертв атомной бомбы, плакали там и громко разговаривали сами с собой. У меня такое чувство, что все эти факты не случайны, что они каким-то образом связаны с вашим преступлением…

Кадзуо упорно молчал и смотрел в окно, словно все это его не касалось. Он избегал встречаться взглядом с прокурором.

— Разве это случайность, что вашей жертвой оказался валютчик? Послушайте, Кадзуо, обвинитель не обязательно должен быть врагом обвиняемого. Говорите со мной начистоту. Облегчите свою душу… Расскажите мне все. как было. Если вы последуете моему совету, вам станет легче…

Но Кадзуо не произнес ни слова в ответ. На его красивом лице не отразилось никаких чувств. Тогда прокурор резко заметил:

— Если вы и впредь будете настаивать на своих показаниях, вам не смогут вынести никакого другого приговора, кроме смертной казни. Чтобы спасти свою жизнь, вы должны отныне говорить правду.

— Секунду мне казалось, что я действительно должен высказать этому человеку все, что у меня на душе, — вспоминал впоследствии Кадзуо. — Но, когда он произнес слова, «чтобы спасти свою жизнь», я пришел в ярость. Значит, он думал, что я боюсь смерти. Но я ее не боялся и хотел ему это доказать.

Соответственным образом Кадзуо и повел себя. Он спросил прокурора:

— Скажите, это точно, что мои показания будут приняты судом, если они останутся такими же, какими были?

— Да, точно! — коротко ответил выведенный из себя чиновник и посмотрел обвиняемому прямо в глаза. Он знал, что, подписав свои показания в том виде, в каком они были даны, Кадзуо тем самым подпишет себе смертный приговор.

И все же прокурор не хотел складывать оружия.

— Я выдам вам один секрет, — сказал он юноше. — Передо мной лежит пространное прошение о вашем помиловании. Если все то, что здесь написано, соответствует истине, вы не обычный преступник. Ребенком вы увлекались живописью. Вас считали «книжным червем». Вы были мягким и мечтательным юношей. Но после войны вы сразу изменились. Трудно поверить, что человек вашего склада мог совершить такое тяжелое преступление, говорится в прошении о помиловании. И у меня это тоже не укладывается в голове, с тех пор как я вас лично знаю. Мне сказали, что школьные товарищи любили вас. Говорят также, что как-то при встрече с прежними соучениками вы со слезами на глазах возмущались легкомыслием и распущенностью нынешней молодежи. Невозможно представить себе, что ваша любовь ко всему чистому и прекрасному бесследно исчезла… Преступление, в котором вы изобличены, совершено, его не скинешь со счетов. Но лично я стою за то, чтобы с ненавистью карать само преступление, а не того, кто сбился с пути… Смотрите на меня, пожалуйста, как на своего друга… Я хочу видеть в вас человека… Неужели вы этого не понимаете? Но Кадзуо остался непреклонным, хотя, как он мне позже признавался, слова прокурора его сильно тронули. Он поступил так, как велело ему его «своевольное сердце»: поставил свою подпись — отпечаток пальца — на протоколе, в котором сам давал себе уничтожающую характеристику, рисуя себя расчетливым и жестоким убийцей.

2

Прокурор был недалек от истины, предполагая, что Кадзуо, собственно говоря, решил использовать аппарат юстиции для того, чтобы свести счеты с собственной жизнью. Мысль о самоубийстве преследовала его уже давно — и тогда, когда он разорвал свою хрестоматию, и тогда, когда в первые недели после «пикадона» он писал свое стихотворение о дожде. Узнав о предательстве Юкико, юноша сразу же попытался покончить с собой.

Преступление, совершенное Кадзуо, было на редкость непродуманным, каким-то легкомысленным. Захватив добычу, юноша так и не предпринял серьезной попытки к бегству. Наконец, странным было его поведение и во время следствия. Все эти факты, вместе взятые, заставляли предположить, что и убил-то он из желания покончить — и притом наиболее верным способом — с собственной жизнью. Не валютчик Ямадзи, а сам Кадзуо М. был той жертвой, за которой он гнался и которую теперь наконец настиг…