Ложь. Записки кулака - [46]

— Но для того, чтобы купить, нужны деньги, а их у государства нет. А деньги нужны не только для закупки хлеба, но и для закупки за границей оборудования для развития промышленности, строительства фабрик, заводов, железных дорог, жилья для рабочих, одним словом, нужны деньги и большие.

— Выходит, чтобы иметь деньги, нужно грабить крестьян? Но, это же порочный путь! Я так понимаю, что наше правительство хочет сначала ограбить крестьян, на эти деньги построить фабрики и заводы, которые потом снабдят село техникой. Но этого нельзя сделать, ни за год, ни за два. Боюсь, что когда наша промышленность начнет выпускать технику, то в селе некому будет работать. А не лучше ли бы было сначала поддержать крестьян, дать им кредиты, добиться расцвета сельского хозяйства, а потом уже на этой базе развивать промышленность?

— Может быть ты и прав, но ты не учитываешь того, что нам нужны не только косилки и сеялки, но и самолеты и пулеметы, пушки и другое оружие, а для этого нужны и заводы, и шахты и доменные печи, а этого нам никто не даст.

— А зачем нам нужны сейчас пушки? В газетах пишут, что весь запад сейчас находиться в кризисе, фабрики и заводы закрываются, миллионы рабочих выброшены на улицу, так что сейчас не до войны. У нас в России, кризис начался с началом первой мировой войны, и длиться больше десяти лет. У них тоже продлиться не меньше. А чтобы поставить на ноги сельское хозяйство, нам потребуется самое многое четыре года, если, конечно, поможет государство. Возьмем, к примеру, наш кооператив. Он существует пятый год и результаты налицо!

— Впервые слышу об этом. Интересно узнать поподробнее. Расскажи, Сергей Егорович, что это такое — кооператив? — Глаза у Варейкиса загорелись и он, откинувшись на спинку стула, скрестил руки и приготовился слушать.

— Собственно говоря, тут и рассказывать нечего. Вы, конечно, слышали о товариществах по совместной обработке земли? То же самое и у нас, но мы не только совместно обрабатываем землю, но еще продаем общий урожай и делим уже деньги, которые выручили после продажи продукции. Даже совместно возим на мельницу зерно.

— А как вы делите, если у вас разные семьи?

— Мы делим по количеству рабочих душ.

— Землю вы тоже объединили?

— Нет, хотя и хотелось бы уничтожить межи.

— А то же вам мешает?

— Чтобы иметь единое поле, необходимо новое межевание, а на это крестьяне не пойдут!

— Это почему же?

— Мужик подозрителен, недоверчив, боясь, что его обманут и вместо хорошей земли нарежут плохой.

— Выходит, что землю нужно объединить в единое поле?

— Хотелось бы, но не вижу в этом никакого смысла!

— Как так?

— Тут дело не в объединении земли, а характере мужика. Он никому не верит, уж очень долго его обманывали и не в его пользу. Если на Западе крестьяне владеют землей уже сотни лет, то у нас сотни лет мужик под гнетом. При татарах все, что выращивал крестьянин, отбиралось, при крепостном праве лучшие земли присвоили себе помещики, выделив мужику лоскутки земли, да еще он должен был платить тому же помещику подати. Советская власть дала землю крестьянам, а теперь хотят ее объединить, то есть опять отобрать у них. У нас мужика называют сермяжным, серым, но когда его грабят, он прекрасно понимает откуда это зло идет и кто за этим стоит. Тогда он берется за топор и примером тому служат восстания Разина, Пугачева, тамбовских крестьян. Живу я среди крестьян и хорошо знаю их натуру. Говорят, что у нас мужик забитый, не образованный, но он не умом, а нутром чувствует, откуда ему ждать беды. А беду и подвох он ждет от нашего правительства. Вот вы, Иосиф Михайлович, сказали, что нам нужна промышленность, нужны предприятия, нужно вооружение, а вот мои мужики, когда я им также стал объяснять, задали мне вопрос. Они спросили: «Если государству нужны деньги, то куда же делись те деньги, золото и бриллианты, когда грабили помещиков и купцов, фабрикантов, дворянство, разрушали храмы и монастыри? Растащили, а теперь, выходит, грабить некого, остались только крестьяне?» Даже для меня такие откровения стали полной неожиданностью. Вот эти вопросы я и адресую вам — руководителю областной партийной организации. Вы извините меня, Иосиф Михайлович, за прямоту, но я не могу поступить иначе. Вы меня знаете давно, вы в свое время назвали меня своим другом, я и говорю вам это, как другу. Колхозы, о которых последнее время так много говорят, не что иное, как новая грабиловка. И еще я не верю, что наш сельский секретарь партячейки творит все безобразия по своему произволу. Для этого ему не хватит мозгов. Ему дает установку и во всем консультирует уездком, а он, в свою очередь, получает указания из обкома, то есть от вас. Неужели, Иосиф Михайлович, вы не видите, что такая политика ведет нашу страну к краху?

— Если бы, Сергей Егорович, все зависело от меня, то было бы немного по-другому. Но я не могу противопоставлять свое мнение политбюро!

— Я понимаю, что спорить с политбюро вы не в силах, но в области вы можете кое-что сделать?

— А что именно?

— А хотя бы оградить мой кооператив от произвола нашего секретаря партячейки!

— А как именно?

— Во-первых, всех членов кооператива, исключая меня и моего брата — кавалера ордена Красного Знамени, зачислили в кулаки. Во-вторых, на них наложены непосильные налоги. Они раз выплатили налоги, потом дополнительно наложили на каждый дом еще по сто пудов зерна и сто рублей, а потом наложили еще по сто пудов.