Ложь. Записки кулака - [45]

Было пасмурное сырое утро. Мороз спал, потеплело, и в воздухе висела морозящая мгла. От сырого пронизывающего ветерка Сергея стало бить озноб. Его трясло, как в лихорадке, хотя и был одет тепло. Когда в горячке он гнал лошадь в город, в голове вертелось единственное — как попасть к Варейкису, которого совсем недавно утвердили в роли первого секретаря Областного комитета партии, и что ему сказать? Уже на постоялом дворе, напротив Щепного базара, куда он поставил лошадь, его охватило сомнение в том, что стоило ли ему вообще приезжать сюда? Да и вообще, станет ли секретарь Обкома разговаривать с ним? Допустят ли его к нему? А может быть, его в Воронеже нет? Он чуть было не собрался ехать домой, но обида на самоуправство Митьки, обида за стариков, над которыми тот издевается, обида за себя, ставшего калекой в борьбе за Советскую власть и вынужденного теперь терпеть унижения, заставило его, во чтобы — то ни стало, добиться приема у Варейкиса. И неважно, сколько для этого потребуется времени — неделя или целый месяц. Принятое решение немного успокоило и придало уверенности.

Когда Сергей вошел в вестибюль, он окончательно успокоился и только молил, чтобы Варейкис был на месте. Милиционер, стоявший у стола, приложил ладонь к виску и вежливо спросил, что ему нужно. — Мне необходимо встретиться с Иосифом Михайловичем! — ответил Сергей, поздоровавшись с милиционером.

— Он вас вызывал?

— Нет, не вызывал, но мне очень нужно его увидеть!

— У вас есть партийный билет?

— Нет, я не член партии!

— Тогда я ничем не могу вам помочь!

Сергей помялся, хотел было уйти, но увидев на стене за спиной милиционера телефон, спросил, можно ли позвонить.

— Нет, это служебный телефон!

— Тогда позвоните вы и скажите Варейкису, что его хочет увидеть Сергей Егорович Пономарёв, товарищ по Восточному фронту, старый его знакомый!

Милиционер с любопытством посмотрел на Сергея, словно не веря сказанному, но все же взял трубку и, позвонив куда-то, точно, слово в слово, передал его просьбу. Прошло немного времени, телефон зазвонил и постовой, приложив трубку к уху, сказал: «Слушаюсь!» Затем попросил Сергея раздеться в загородке, где стояли деревянные вешалки и, когда он разделся, объяснил, что нужно подняться на второй этаж и найти дверь с табличкой «Приемная», где его встретят. В просторной приемной стоял кожаный диван, несколько венских стульев и массивный резной стол, на котором стояло несколько телефонов и лежало стопкой несколько разноцветных папок. На стене висел небольшой портрет Ленина, который смотрел на входящих прищуренным, насмешливым взглядом. Из-за стола поднялся молодой человек в военной форме и то ли спросил, то ли утвердил:

— Сергей Егорович?

— Да!

— Иосиф Михайлович вас ждет! — сказал он и распахнул обитые кожей высокие двери.

Сергей перешагнул порог и увидел идущего к нему навстречу Варейкиса. Он был одет в защитную, полувоенного покроя гимнастерку, стянутую широким ремнем, и в хорошо начищенных, хромовых сапогах. Пока они шли друг другу навстречу, Сергей отметил, что Варейкис за эти годы почти не изменился. Та же легкая походка, та же элегантность, те же смеющиеся темные глаза. И та же пышная темно-каштановая шевелюра, слегка подернутая легкой сединой.

— О, Сергей Егорович, сколько лет, сколько зим! — Широко расправив руки для объятий, приветливо улыбаясь, воскликнул Варейкис. Секретарь с недоумением посмотрел на эту умилительную сцену и тихонько прикрыл дверь.

— Ну, что же, садись, коли пришел! — Указал на стул хозяин кабинета и пригласил гостя к столу. Усадив его, Варейкис взял другой стул и уселся напротив.

— Это сколько же мы с тобой, Сергей Егорович, не виделись? Наверное, с той поры, когда я тебя отправил на лечение в Москву, — сразу перешел на «ты» Варейкис, тем самым давая знать, что между старыми друзьями не должно быть никаких барьеров. От этого Сергей как-то сразу почувствовал себя раскованно и уютно.

— Как твои руки?

— Руки, Иосиф Михайлович, как руки, грех жаловаться, могло быть и хуже. Вот пальцы левой руки не сгибаются, но работает большой палец. Правая рука лучше и я могу работать топором, косой, лопатой, одним словом, особых затруднений не испытываю и привык обходиться тем, что есть.

— А как вообще-то живешь? Как детишки, как жена? У тебя их, кажется, двое?

— Четверо, Иосиф Михайлович!

— О, да ты молодец, а у меня двое. Ну, а вообще-то, как идут у тебя дела в селе? Какое настроение у крестьян? — Глядя темными, с лукавинкой, глазами на своего собеседника, как бы мимоходом поинтересовался Варейкис, и тем самым затронул тот вопрос, с который Сергей приехал в город.

— Дела, Иосиф Михайлович, идут хорошо, грех жаловаться. Землю дали, люди работают, село стало жить богаче, но нужно многое менять.

— А что именно?

— Селу нужна техника, нужны агрономы, нужна грамотность во всем. Но о какой технике можно говорить, если несчастный плуг стоит столько же, сколько стоят двести пудов хлеба, не говоря уже о сеялке, косилке, а тем более молотилке. Вроде я не глупый человек, читаю газеты, но ничего не могу понять в этой жизни. Говорят, что стране нужен хлеб, но государство его не покупает, хотя у крестьян он есть.