Ловля ветра, или Поиск большой любви - [3]

Понуро возвращалась она домой. Вокруг звенела весна. Мягко, сквозь нежную дымку, светило солнце, вызывая к жизни природу: птичек, листочки, цветочки — и Нелькины веснушки тоже. Но молодая женщина (точнее, девушка, ибо пребывала наша героиня в горько затянувшемся девичестве) ничего не замечала. Шла домой всегда одной и той же дорогой. И так было долгие годы: работа-дом, работа-дом. «Хомут-стойло, хомут-стойло», — шутила она.

А дома ждала мать. С тревогой вглядывалась в лицо. Тихонько вздыхала, потому что это была и ее боль тоже. Спешила накормить дочку. За ужином в тесной кухоньке, где буквально все находилось на расстоянии вытянутой руки, мать рассказывала мелкие свои новости. Опять плохо спала. С вечера так жало сердце, так жало… И отдавало в лопатку. Но ничего, сейчас уже полегче. Соседка заходила, жаловалась, что невестка не дает внука… И осекалась, метнув взгляд на дочь.

Неля молча ела, не чувствуя вкуса еды. Смотрела на материны руки, такие родные, почти коричневые, с голубыми ручейками вен, с узловатыми пальцами, — не знающие отдыха материнские руки.

Конечно, она любила мать. Но иногда так раздражалась… И этот ее виноватый вид, и жалкие попытки познакомить дочку с какими-то знакомыми своих знакомых — мужеского пола, конечно… И вечное заглядывание в глаза, — глаза, полные тоски, которые приходилось поэтому прятать, чтобы не расстраивать мать… Как хотела бы Неля жить одна! Тогда не надо было бы притворяться, делать довольное лицо… И ужасалась Неля таким мыслям, и считала себя предательницей и чуть ли не убийцей — ведь матери для этого надо было бы, как минимум, умереть… Но что-то мерзкое шевелилось в душе и нашептывало, что вот тогда-то уж точно вышла бы она замуж, родила бы ребеночка, славного такого мальчишечку…

Неля судорожно вздыхала и, резко поднявшись, шла стирать, или мыть посуду, или наводить порядок на книжных полках — что-нибудь делать, чтобы не роились вечные эти мысли, от которых делалась она несчастной.

«Она сделалась больна», — ухмыльнулась про себя Неля, большая любительница русской литературы, и встала из-за стола.

— Иди отдыхай, дочка, — поднялась и мать, — я все сделаю. Чай позже попьем?

— Как хочешь, мама, — вяло отозвалась Неля и пошла к себе в комнату, ругая себя и за лень свою, и за сухость к матери. А ведь кроме матери у нее, собственно, никого и нет… Вернулась — заставила себя вернуться — обняла мать, которая уже привычно склонилась над раковиной: — Спасибо, мамуль! Я так люблю твои голубцы!

— На здоровье, дочка! — дрогнувшим голосом отозвалась та, — я на работу тебе соберу, еще остались.

И отвернулась, пряча повлажневшие вдруг глаза. Текла вода, с урчаньем исчезая в воронке раковины, капала на фартук с натруженных рук. Две женщины, мать и дочь, стояли обнявшись — в одном горе, в одном немом вопросе: где он, суженый, почему нет его? Чем это Неля, умница и красавица, нехороша для женихов?!

И того не знали, что он уже на подходе.

Утро выдалось ясное, но холодное. Днем будет теплее, но поутру даже подморозило. Провожая дочь, мать привычно осмотрела ее, провела рукой по бедру и ахнула:

— Ты что же, штанишки не надела?

— Ну мама! — вскрикнула дочь и увернулась от заботливой руки.

Неля ненавидела разного рода подштанники, тем более такого противного розового цвета — подарок матери на Восьмое марта.

— Надень сейчас же, — воскликнула мать, — не забывай, что тебе еще рожать!

— Мама!!! — уже не сдерживаясь, крикнула Неля, сверкнула глазами… и тут же пожалела об этом.

Лицо матери жалко съежилось, губы задрожали. Раздирающим душу движением она притиснула краешек фартука ко рту, сдерживая рыдание, и скрылась в кухне.

Конечно, Неля опоздала на работу. Примирение, с взаимными извинениями и уверениями в любви и преданности, немного слез и взаимного вытирания их, публичное надевание розовых подштанников заняло каких-нибудь полчаса. Но потом долго не было ни троллейбуса, ни маршрутки. Пришлось ловить такси. Попался обычный «левак». Неля плюхнулась на сиденье, даже не взглянув на водителя, так полна была переживаниями.

Тронулись, проехали квартал. И тут она спохватилась, что даже не сказала куда ехать. И он молчал. Как выяснилось позже, много лет спустя, — давал ей прийти в себя.

Она назвала адрес, он кивнул. И Неля стала украдкой его изучать. Как-никак девушка на выданье. И тут уж ничего не поделаешь.

Профиль хорош. Нос, кажется, немного длинноват. Но в целом спокойное, с твердыми чертами, лицо. Обыкновенное, можно сказать. Необыкновенным было это спокойствие и это молчание — именно то, что нужно женщине, когда у нее нервов много, а ума — в обрез.

Подъехали. Денег он не взял. Мягко отстранил своей теплой рукой ее руку с деньгами — холодную, подрагивающую, с перламутровыми ноготками. Улыбнулся: «Ну что вы!»

— Вы до которого? — с изумлением услышала Неля, когда неловко выскребалась из машины, стараясь не засветиться панталонами.

— Что? — переспросила растерявшись.

— Если не возражаете, я заеду за вами. Я уже вижу, что до пяти, — и кивнул на «часы работы» на дверях ее учреждения.

Ну и все. А вечером он умчал ее в весну, в просыпающийся лес, в птичий гомон, где небо — огромный купол от края и до края. И она смеялась, и полна была радостного ожидания. И замирало сердце оттого, что вот, кажется, есть у нее мужчина, или ухажер, или воздыхатель, или хахаль, — она и не знала, как его назвать.