Ловец птичьих голосов - [19]

Шрифт
Интервал

С измученной душой, тоскующей о забытом тепле, тащился я наугад в тот плачущий вечер, в ту глохнущую ночь.

III

И снова упала на душу равнодушная тишина, похожая на эту белую пленку, которая тщательно покрыла все вокруг. И было тихо, мертво в груди — одеревенело, заледенело, — взгляд безразлично фиксировал белую взвесь, которая плавно сеялась с невидимых в эту пору небес. Снег словно осиял все ямы, бугры и неровности грунта, сверкнул, как случайный прожектор, что-то высветил холодным лучом под сердцем и угас. Словно угас снег, хоть светился и сеялся и доныне, не было уже в его появлении ни щемящей новизны, ни ласкового утешения забывания — и нежданное прикосновение быстро становится привычным, если огрубеет твоя душа.

Привычная дневная усталость вела на своем невидимом поводке в комнату, где незаметно сбылись дни и годы моей жизни, никем не сочтенные и не замеченные, светлые и грустные, ровные и шероховатые, как мельничный жернов.

Из снега вышел ко мне невысокий мужчина в черной фуфайке и серой кепочке. Света угасающего дня и матового отблеска снега было достаточно, чтобы рассмотреть его. Плоское застывшее лицо, немигающий взгляд затерялся в вышине, тоненькая палочка в руках шустро подпрыгивает, ощупывая дорогу, и блеклые губы слегка вздрагивают, рождая знакомый немудреный мотив.

«Да он же незрячий!» — только теперь осенило меня.

Долго стоял и смотрел вслед этому человеку, который отважно держался между берегами бесшабашной, бестолковой и все же — открылось мне в тот миг — прекрасной жизни.

Упругой силой налились мои ноги, выровнялись сутулящиеся плечи, жажда немедленной деятельности вдруг охватила меня. Дома я распахнул на всю ширину окна, принялся приводить в порядок книги, смел паутину в углу над телевизором… Я не знал, что будет завтра, послезавтра и потом, немного спустя, но чувствовал, что жизнь, которая доныне словно замерла и притаилась, еще не исчерпала ни своих задумок, ни обещаний и где-то впереди ожидает что-то неназванно прекрасное, оно придет в свое время, надо только научиться ждать. Надо верить…

IV

Сколько дней пролетело, не помню, но в городских клумбах высевались и выращивались самые разнообразные цветы, — и пусть не все взошли, не все расцвели, пусть били их холода и жара, но все же зеленели и буйствовали во всю силу. Весна шла по земле и не забыла обо мне. В тревожной бессоннице рушился лед холодов, оживали надежды, яснели их юные лики, принося радостное беспокойство.

Мой знакомый незнакомец частенько встречался на пути, я привык к его нехитрой песенке с немудреным мотивом, которым он когда-то так светло растормошил меня.

А потом я его долго не видел (не заболел ли?), и чего-то не хватало мне в тихом течении дня…

Но, как только весна изрядно оперилась, из тонюсенькой худенькой девчушки превратившись в расцветшую молодицу, снова я встретил знакомую фигуру на пути от больницы к кинотеатру. Теплый день, а он все в той же фуфаечке, неторопливо шагает, постукивает палочкой по бордюру тротуара. Так же глаза устремлены в вышину, и солнце греет ему бледное лицо, да только песенки что-то не слыхать.

Дрогнуло что-то у меня в груди, и я негромко начал: «Солнце выглянет, согреет…» Палочка в руках слепого замерла, лицо на мгновение закаменело, голова повернулась в мою сторону. Затем что-то похожее на улыбку пробежало по его лицу, и палочка снова живо застучала по бордюру тротуара. Шагал слепой твердо и уверенно — издалека и не скажешь, что он не видит…

Характер

На станции было холодно и пусто. Гордей зашел в зал ожидания, окинул взглядом несколько казенных скамеек с надписями на спинках — МПС, глянул на бачок с водой, который стоял в углу около печки, — на нем, как и несколько лет назад, висел ржавый замок. Сначала хотел подойти напиться. Но жажда не очень мучила, а у воды в том бачке всегда цинковый привкус… График движения поездов, возле кассы пожелтевшее объявление о льготах для инвалидов на железной дороге — все было как и когда-то. Даже фикус в углу — и тот, кажется, нисколечко не подрос. Гордей тряхнул рюкзаком, укладывая его удобнее на спине, и вышел за вокзал к коновязи.

Там не было ни машин, ни подвод. Но ничего — дорога недальняя, каких-то четыре километра, разве это расстояние? Одно только — темень и грязища. Но если учесть, что он в армейских сапогах, то и это нехлопотно.

И он шел, легко чеканя шаг. Минул колхозное поле, которое отделяло пристанционный поселок от леса, постоял под ветвистым деревом. Хотя была тихая погода, лес едва слышно шумел, глухо звучал басовитой нотой. Откуда взялся этот шум — отзвуки недавней бури, отшумевшего ливня или дыхание листьев и веток?..

Шагнул дальше, и радость заструилась в душе тихо-тихо, будто полувысохший ручей. Вот и село, улица, на которой стоит их дом. Береза у ворот, калитка… Пес даже не залаял на него.

Как когда-то, возвращаясь поздно домой после гуляния, сунул руку в знакомое отверстие в стене, достал длинный металлический ключ, похожий на вопросительный знак. Щелкнула щеколда, окно мгновенно озарилось светом…


Проснулся он по привычке рано, но вспомнив, что отныне — вольный казак, еще немного полежал в постели. Давний и тревожный образ стучался в его память.


Рекомендуем почитать
Русалочка

Монолог сирийской беженки, ищущей спасение за морем.


Первый нехороший человек

Шерил – нервная, ранимая женщина средних лет, живущая одна. У Шерил есть несколько странностей. Во всех детях ей видится младенец, который врезался в ее сознание, когда ей было шесть. Шерил живет в своем коконе из заблуждений и самообмана: она одержима Филлипом, своим коллегой по некоммерческой организации, где она работает. Шерил уверена, что она и Филлип были любовниками в прошлых жизнях. Из вымышленного мира ее вырывает Кли, дочь одного из боссов, который просит Шерил разрешить Кли пожить у нее. 21-летняя Кли – полная противоположность Шерил: она эгоистичная, жестокая, взрывная блондинка.


Все реально

Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.


Числа и числительные

Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Память до востребования

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.