Ловец огней на звездном поле - [43]

«Нет, сэр, я ничуть не возражаю», – мысленно ответил я на заданный мне вопрос.

Мы уже ехали по подъездной дороге к шоссе, когда мое внимание привлекли проложенные вдоль него рельсы, ослепительно сверкавшие на солнце, которое наконец-то поднялось достаточно высоко. На мгновение я даже притормозил – мне почудился призрак «Серебряного метеора», несущийся по этим рельсам то ли из прошлого в будущее, то ли наоборот – из будущего в прошлое. Потом я подумал о молодом Тиллмане Эллсуорте Макфарленде, который высадился в этих местах с мешком самых простых инструментов и надеждой в сердце. Быть может, история, которую я пытался распутать, началась именно тогда?.. И все же притормозить меня заставил не призрак поезда, не скрип колес «Викки» по гравию, не хлопанье крыльев пронесшейся над нами утиной стайки и даже не голос моего настоящего отца, который я никак не мог вспомнить. Я отпустил газ, когда услышал смех Томми – еще один звук, которого мне так не хватало последние девять лет. Многие считали ее потрясающе красивой женщиной и были совершенно правы, но смех Томми был по-настоящему прекрасен.

Глава 10

Охранника в больничном коридоре больше не было, хотя его кресло стояло на прежнем месте. Когда я появился в детском отделении, у двери палаты Майки как раз остановился санитар, толкавший перед собой тележку с многочисленными коробочками и баночками. В них лежали выписанные пациентам таблетки, а поверх лекарств лежала свежая газета, раскрытая на спортивной странице. Кивнув в ее сторону, я спросил:

– Смольц вчера играл?

Санитар покачал головой.

– Нет. Вместо него выпустили какого-то нового хмыря, который сделал только пару хитов[34], зато в шестом иннинге Чиппер выбил круговую пробежку. В общем, наши выиграли с перевесом в пять очков.

– Чиппер молоток. Рано или поздно он точно попадет в Куперстаун[35].

Санитар с энтузиазмом кивнул.

– А то как же!..

Этот легкий треп поднял мне настроение, и я толкнул дверь палаты в уверенности, что сегодняшний день будет удачным, однако в комнате никого не было. Постель была аккуратно заправлена, а мальчишка исчез. Я растерянно огляделся по сторонам, ища каких-нибудь знаков, которые указывали бы, что он все еще здесь и просто ушел на процедуры, потом снова повернулся к санитару, который по-прежнему мешкал в коридоре.

– А где Ма… мальчик?

Тот покачал головой.

– Его выписали. Еще утром.

Так вот зачем он мне звонил!..

– Не в курсе, куда его отправили?

Санитар пожал плечами.

– Откуда мне знать.

– Он ничего не оставлял? Никакой записки?

– Не в курсе. Спроси лучше у доктора.

– Спасибо.

Вернувшись немного назад по коридору, я оказался напротив сестринского поста, где сидела пожилая женщина, лицо которой было мне знакомо. Кажется, она меня тоже узнала.

– Я насчет мальчишки из триста шестнадцатой… – проговорил я. – Куда он подевался?

Она махнула рукой в направлении лифтов.

– Доктор отправил его домой.

– Домой?!

Она кивнула.

– Не скажете, куда именно?

– Вы его родственник?

Я покачал головой.

– Нет, я из газеты. Я пишу статью о…

Женщина снова взмахнула рукой.

– Извините, ничем не могу вам помочь.

Спустившись на первый этаж, я позвонил Мэнди Паркер.

– Здравствуйте, Мэнди, это Чейз Уокер…

– Я так и думала, что вы позвоните. Вы в больнице?

– Да. Где мальчик?

– В интернате.

– О господи!.. И когда его туда отправили?

– Сегодня утром.

Я глубоко вздохнул.

– Спасибо. Я вам еще позвоню.

* * *

К шести годам я успел пожить в полудюжине приемных семей и интернатов. Можно было подумать, что какая-то высшая сила твердо решила не давать мне засиживаться на одном месте слишком долго. Не успею я, бывало, освоиться на новом месте, как появлялся некий человек, который сажал меня в машину и перевозил куда-то еще. Не поймите меня неправильно – приюты и интернаты нужны, но уж больно они похожи на чистилище, где ребенку приходится страдать, искупляя даже не собственную вину, а грехи родителей. Кому нужны эти страдания и зачем растягивать их на годы? Почему не решить вопрос сразу и на этом успокоиться?

По моим наблюдениям, жизнь ребенка, волей случая оказавшегося в интернате или патронажной семье, определяется двумя противоположными установками или, если угодно, идеями. С одной стороны, он знает, что родители бросили его, вышвырнули на улицу как что-то ненужное, потому что, если бы он был им нужен, они никогда бы не поступили с ним подобным образом. С другой стороны, каждый брошенный ребенок продолжает надеяться, порой – вопреки всему, что его папа и мама одумаются и бросятся на поиски. Он свято верит: в один прекрасный день они непременно появятся на пороге казенного дортуара и заберут его к себе – заберут домой!

Именно по этой причине сироты приучаются спать, так сказать, вполглаза. Это нужно для того, чтобы родители знали: ты ждал их, верил, готовился к встрече, надеялся. Проблема только в том, что в шесть лет маленькому человечку крепкий сон необходим даже больше, чем еда. Я на собственном опыте знаю, как это трудно – бороться с собой, чтобы, не дай бог, не заснуть, не пропустить момент, когда в коридоре зазвучат торопливые, смутно знакомые шаги.

Приехав в интернат округа Глинн, я предъявил дежурной свое газетное удостоверение и сказал: