С её стороны это было крайне неосмотрительно: оставлять дверь, хоть и заднюю, открытой. Всё же дом находился близко к лесу. Мало ли кто мог забрести. Не знаю, что испытывает кошка в предвкушении поимки беспечной мышки: приятный холодок? Нервно и восторженно пульсирующую точку в районе солнечного сплетения?
Я мог бы незаметно налить в банку прозрачной убойной жидкости. Двух-трёх глотков хватило бы, пока она разобралась с подменой. Но я знал, что серийных преступников выдаёт почерк. Выеденный кислотой провал, чёрно-красное мокрое мясо вместо лица – не слишком ли много одинаковых улик в районе одной остановки?
Главная задача: обезъязычить, зафиксировать, обездвижить жертву. Жертва, само собой, яростно сопротивляется. Если вы думаете, что эта борьба и есть самое тяжёлое – вы ошибаетесь. Для кого как, а для меня самое тягостное началось потом.
Передо мной шевелилось большое живое тело. Я в недоумении ходил вокруг, как лилипут вокруг связанного Гулливера. Я чётко усвоил одно: ЭТО нельзя выпускать живым. Но и держать долго тоже нельзя. А что с ЭТИМ делать? Зачем-то же я ЭТО поймал и связал. Надо что-то предпринимать, действовать как-то. ОНО само по себе не пропадёт, не сгинет с лица земли.
Отчего люди не исчезают бесследно и красиво, как бабочки? Отчего даже цветы, поставленные в банку с водой, уже через пару суток гниют, окрашивают воду в коричневый трупный цвет и превращаются в мерзко воняющую слизь? И лишь единственные на свете существа – бабочки – высыхают, как хрупкие листики. При этом не теряют яркого оперения, а просто осыпаются как розовая, жёлтая, голубая пыльца. Взять горстку на ладонь, дунуть…
Я подобрал запачканную в земле тяпку и блестящим остриём провёл по толстой ноге. Женщина, до этого бешено корчащаяся, как жирная гусеница, замерла. Я слегка ударил женщину по ноге, будто собирался окучивать. Женщина дёрнулась и замычала. Я прислушался к себе, к своим ощущениям: мычанье мешает мне или наоборот, возбуждает? Никак. Мне стало скучно. И я вышел посидеть на порожек, чтобы обдумать произошедшее.
Вдруг показалось, что женщина развязалась, и я пошёл взглянуть. Она продолжала лежать огромной горой в задравшемся линялом ситцевом халате. И ноги… Господи, у неё что, слоновая болезнь? Я одёрнул на ней коротенький халат. Огляделся, сорвал тюлевую шторку с двери и накинул на страшные ноги. Этого было недостаточно.
В углу лежал аккуратно сложенный квадрат чёрной ткани. У отца на даче была такая же, ею укрывали клубнику. Я весь взмок, пока туго заворачивал в него толстуху. Теперь она напоминала громадную куколку.
Кто сказал, что маньяк не парное существо? Что он обязательно бывает только одиночкой? Муж и жена, пара, супружеская чета маньяков – звучит, правда?
Ещё много значит фамилия. Фамилия должна вводить в трепет и навсегда стать именем нарицательным: как у Чикатило или Ганнибала Лектера. Будь серийный преступник гражданином Лыткиным или Пичушкиным – да кто же его вспомнит?! Это же прямое унижение и дискредитация профессии маньяка – такая фамилия.
В этом случае на помощь приходят клички. Битцевский маньяк, Доктор Смерть, Мосгаз. Охотник за младенцами, Безумный мясник, Человек-машина…
Кличка обязана быть звучной, колоритной, редкой и харизматичной, как творческий псевдоним у артиста. Хотя почему «как»? Данное действо и есть мрачный театр одного актёра, режиссёра, декоратора, сценариста-постановщика, костюмера, спонсора творческого проекта (кто скажет, что это не творчество?!)
И даже уборщика. Потому что, увы, как я уже сказал: человек не умирает красиво, становясь воздушной горсткой цветной пыльцы. Он превращается в гору долго гниющего мяса. И скажу вам со всей ответственностью: ни одно существо на свете не воняет так, как человек.
На рекламной тумбе живого места не было. А я одержимо, ожесточённо, притопывая кроссовкой под «Bingo Players», клеил и клеил листовки форматом А4. Макал в клей и безжалостно возил кистью прямо по чужим объявлениям: «Эпиляция и татуаж бровей», «Материнский капитал, обналичка», «Доставка пиццы», «Породистый кот для вязки». К чёрту, к чёрту ваших котов, пиццу, обналички и случки.
Любовно огладил ладонями последний влажный листок и отошёл, отирая руки ветошью. Вся тумба, со всех четырёх сторон смотрела на меня десятками размноженных глазастых Машкиных лиц. Вся тумба взывала, теребила, умоляла неравнодушных граждан:
«ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК!!! В последний раз видели на дискотеке в городском ДК. Ушла с неустановленным лицом… Особые приметы: розовый плащ, чёрная помада…»
Машкино скуластенькое лицо было странно серьёзно, с маленьким сжатым ртом, со строго сдвинутыми бровями. Смотрела на меня с укором: «Что ж ты со мной сделал?». Суровым взглядом подгоняла неравнодушных людей: «Ищите же меня активнее, граждане, ищите!»
Машка, Машка, почему ты меня подвела? И почему у тебя с собой не было перочинного ножика?
Женщинам на заметку: всегда носите в дамской сумочке перочинный ножик: самая нужная вещь. Вот окажись у Айседоры Дункан под рукой ножик: чирк по намотавшемуся на колесо шарфу – и, глядишь, осталась бы живой.
Или Жанна Девственница: ну что ей мешало спрятать в складках платья самодельный ножичек? В клубах дыма незаметно перерезала бы верёвку и – прыг из костра. Кто знает, возможно, ошеломлённая толпа узрела бы в чудесном спасении Божий промысел… Или ринулась бы во все стороны с воплями: «Колдунья! Ведьма!»
