Лоуни - [38]

Само церковное кладбище было маленьким, но хорошо укомплектованным покойниками из местных — поблизости располагались густонаселенные деревни, — и все они лежали в направлении восток — запад, как будто ветер за столетия таким образом упорядочил их могилы. Надгробия кренились одно к другому под тенью гигантских тисов, сочащихся водой. В один из них попала когда-то молния, и из почерневшего расщепленного ствола рос молодой побег.

— Что вы думаете, преподобный отец? — задала вопрос Мать, кивая в сторону церкви.

— Весьма впечатляет, миссис Смит, — кивнул отец Бернард.

— Пятнадцатый век, — вставил Родитель.

— Неужели? — удивился отец Бернард.

— Во всяком случае, некоторые ее части. Внутри вся кладка относится к временам саксонцев. Реформация не затронула церковь.

— Как же это получилось?

— Думаю, ее просто не удалось найти, преподобный отец.

Ливень закончился так же неожиданно, как и начался. Вода лилась с шиферной крыши по свинцовым желобам, чтобы извергнуться из пастей горгулий, сточенных ветром и непогодой в бесформенные глыбы камня.

Отец Бернард открыл ворота и держал их, пока все быстрым шагом не зашли в церковь, торопясь успеть, прежде чем дождь польет снова. Хэнни замер перед искореженными горгульями серого цвета и гримасничал, стремясь, чтобы получилось похоже.

Оказавшись внутри, мы заняли скамьи позади, стараясь передвигать ноги как можно тише, чтобы не нарушать тишины. По всей церкви статуи святых были накрыты к Великому посту, и они, как призраки, были наполовину спрятаны в тени своих ниш. Тут и там покрывала колыхались из-за сквозняка. Ветер где-то проникал внутрь и по-птичьи насвистывал среди стропил.

Хэнни взял меня за руку.

— Все хорошо, — сказал я в ответ на его тревожный взгляд в сторону одного из закутанных святых. — Просто не смотри на них.

Когда все уселись, Родитель наклонился к Отцу Бернарду.

— Посмотрите на окна над хорами, — сказал он, указывая на крошечные арки в стене наверху, каждая из которых пропускала пучок красного света. — Обратите внимание на толщину средников. И витражи — это романский стиль.

— Это хорошо? — поинтересовался отец Бернард.

— Им порядка семисот лет.

Отец Бернард выглядел пораженным.

— Следовало бы открыть здесь музей, — шепнул он Родителю. — Наверняка здесь сохранилось все, что принадлежало когда-то церкви.

Это была правда. Ничто, казалось, не выходило наружу через дубовые двери, не покидало толстые, словно крепостные, стены. Свет, проникающий в окна, оставался здесь пленником: дерево поглощало его. На протяжении веков молельные места, кафедра и мизерикорды[21] потемнели и приобрели вид эбеновых, как и балки, поддерживающие крышу, — каждая была сделана из ствола огромного дуба, так что у прихожан создавалось впечатление, что они находятся внутри перевернутого корабля.

Запах старой бумаги и свечных огарков был таким же вечным, как и могильные плиты на полу в центральном приделе. Дверцы шкафчика для священных сосудов держались на петлях, выкованных в те времена, когда пытали водой ведьм и умирали от чумы. Это было место, где вафельные печи, ящики для подаяний и подставки для лучин оставались рабочими инструментами. Где на церковных вратах оставался дверной молоток, имелся приходской сундук, вырезанный из цельного ствола каштана, а над купелью висела таблица кровного родства в качестве основы для расчетов, необходимых, чтобы избежать кровосмешения среди невежественных бедняков. Хотя, на мой взгляд, к тому моменту, когда младенца погружают в воду, вспоминать об этом уже довольно поздно.

Там, где ряды скамей кончались, располагались скульптурные изображения Семи Смертных Грехов, стертых почти до полной неузнаваемости руками бесчисленных прихожан, которые хватались за них в момент коленопреклонения. Но все-таки можно было различить свернувшееся клубком во сне Уныние, срыгивающее себе на бороду Чревоугодие и Гнев, суть которого состояла в том, что он лупил своего ближнего ослиной челюстью.

Между нефом и алтарем в церкви все еще имелась алтарная перегородка с изображенными маслом разнообразными святыми внизу и распятием наверху. Еще выше можно было видеть часть изображения Страшного суда, и хотя большая часть изображения уже отвалилась, сам размер росписи был впечатляющим. Она раскинулась по камню как мрачный тлен.

— Других таких я к северу от Глочестера не видел, — сказал Родитель, снова наклоняясь ближе к отцу Бернарду и указывая наверх. — То есть он уступает росписи в Патхеме или Венхастоне, но все же.

— Я бы не хотел видеть это у себя в доме, — заметил отец Бернард.

— Не знаю, — возразил Родитель, — притягивает глаз, тем не менее.

— Скорее ваш, чем мой, — не согласился с ним священник.

Когда я был маленьким и верил всему, что отец Уилфрид рассказывал про ад и вечные муки, Страшный суд был причиной множества моих бессонных ночей в «Якоре». Думаю, потому что в каком-то смысле мне было уже известно место, которое там изображено, а значит, все это могло существовать на самом деле.

Содержание напоминало мне школьную игровую площадку с ее повседневным произволом и всегдашним страхом, что какая-то — неизвестно какая — черта в тебе может оказаться подлежащей наказанию путем молниеносной физической расправы. Слишком высокий, слишком маленький. Нет отца, нет матери. Мокрые брюки. Порванные ботинки. Не то сословие. Сестра гуляет.