Лоуни - [36]

Хэнни снова коснулся лица. На подбородке у него все еще оставались следы помады, которые Леонарду не удалось стереть. Я гадал, заметила ли Мать, поскольку она замечает всякое изменение во внешности Хэнни. Но она сидела спиной ко мне и, как и все остальные, молча смотрела в окно.

Никто не раскрывал рта, пока не проехали несколько миль, потом миссис Белдербосс постучала по спинке сиденья отца Бернарда.

— Остановитесь, преподобный отец, — попросила она, и он затормозил у обочины. — Посмотрите.

Все выглянули из окон. Стайка ярко-красных бабочек кружилась над полем, меняя свои очертания, извиваясь и скручиваясь в спираль, как единый организм.

— Приходилось ли вам видеть что-нибудь столь прекрасное? — воскликнула миссис Белдербосс.

— Что это они тут красуются? Еще слишком рано для них, — удивился мистер Белдербосс. — Они погибнут, не успеет ночь наступить.

— Это Божий мир, мистер Белдербосс, — улыбнулся отец Бернард. — Не сомневаюсь, Он знает, что делает.

— Я думаю, это добрый знак, — сказала миссис Белдербосс Матери и положила ладонь на ее руку. — Бог будет с нами, когда мы поедем в обитель.

— Да, — согласилась Мать, — может быть.

— Я уверена, — повторила свою мысль миссис Белдербосс.

Вообще добрые знаки и чудеса попадались всегда и повсюду.

Отец Уилфрид не раз говорил, что христианский долг призывает нас видеть то, чего научила нас видеть наша вера. Соответственно, Мать нередко приходила домой с работы с кучей всяких рассказов про то, как Бог распознал годных для вознаграждения за добро и недостойных — тех, кого следовало наказать за зло.

У дамы, которая работала в букмекерской конторе, выросли на пальцах бородавки, потому что она целый день пересчитывала грязные деньги. Дочь Уилкинсонов, побывавшая в клинике на Финчли-Роуд, о которой прихожанки Сент-Джуд говорят только шепотом, сбила машина — и недели не прошло, — так что ее таз треснул пополам, и сделать ничего было нельзя. И наоборот, одна пожилая дама приходила каждую неделю за молитвенными карточками, а кроме того, целых десять лет занималась сбором денег для Cafod[19], и она выиграла путешествие к Фатиме[20].

Мать рассказывала нам эти сказки за обедом без тени сомнения, что в мире все определяет Божья длань, так же, как это было во времена святых и мучеников, рассказы о жестокой смерти которых навязывались нам регулярно в качестве поучительной иллюстрации не только безоговорочного служения Господу, но и необходимости страдания.

Чем тяжелее мучение, тем сильнее Бог может проявить Себя, говорила Мать, прибегая к той же эзотерической софистике, что и отец Уилфрид, когда в своих проповедях он объяснял, почему мир насыщен войнами и убийствами. Такова была формула, согласно которой жестокость могла проявляться обратно пропорционально милосердию. Чем мучительнее страдания, которые мы причиняем друг другу, тем большим противовесом покажется сострадающий Бог. Именно через боль мы можем понять, как далеко нам еще до совершенства в Его глазах. И таким образом, без страдания, как отец Уилфрид имел обыкновение напоминать нам, невозможно быть истинным христианином.

В ризнице после мессы, если не было порки по тому или иному поводу, нас ждало поучение о каком-нибудь конкретном святом, пример которого отец Уилфрид считал хорошим стимулом для мальчиков стремиться к лишениям и невзгодам. Правда, временами было трудно отличить одно от другого, когда отец Уилфрид использовал святых в качестве розги.

Когда Генри однажды опоздал на воскресную мессу, отец Уилфрид отхлестал его книгой блаженной Александрины да Коста, португальской тайновидицы, которая выпрыгнула из окна, чтобы ее не изнасиловали, в падении покалечилась, но ухитрялась вовремя являться к мессе каждое воскресенье. И даже когда она решила посвятить свою жизнь Богу и не принимала никакой пищи, кроме ежедневного святого причастия, а каждую пятницу испытывала блаженную радость от переживания страстей Господа Нашего на кресте, она все равно оказывалась в церкви раньше всех остальных. Это было самое меньшее из того, что Генри мог сделать, даже если у его велосипеда прокололось колесо на Эдгвар-роуд.

— Простите меня, преподобный отец, — говорил Генри. — Я буду молиться святому Кристоферу, — добавил он в тот момент, когда на него снизошло вдохновение.

— Глупый мальчик, — отвечал отец Уилфрид, — мы молимся со святыми, а не им. Святые заступаются за нас и молятся, чтобы Бог помог нам.

— О да, преподобный отец.

— Ты запомнишь это, Маккаллоу?

— Да, преподобный отец.

— А как ты запомнишь это, Маккаллоу?

— Не знаю, преподобный отец.

Отец Уилфрид окинул взглядом стол и взял металлическую линейку. Он схватил Генри за запястье и, прежде чем тот успел выдернуть руку, ударил ребром линейки по костяшкам пальцев, так что кожа на них рассеклась.

— Это поможет тебе запомнить, Маккаллоу?

Генри крепко стиснул кровоточащую руку, отпрянул назад и упал на стул.

— Так как? — спросил отец Уилфрид.

— Да, преподобный отец, — сказал Генри. — Я не забуду.

Отец Уилфрид взглянул на него и секунду спустя подошел к умывальнику и с неприязненным видом передал Генри бумажное полотенце.