Несмотря на то, что двухдневная вьюга кончилась и снова проглянуло солнышко, небо все еще было серым, как будто снова собирались снежные тучи, и солнце казалось каким-то тусклым. С одной стороны строений снег был нанесен огромным сугробом, из которого поднимались черные стволы сосен, совершенно чистых от снегов; с другой стороны — деревья, защищенные от ветра стеной леса, были покрыты белым саваном, и их отяжелевшие ветки пригнулись к самой земле.
Несмотря на то, что вокруг дома все было пусто и мертво, внутри его шла своя жизнь. В большой комнате, служившей одновременно столовой, спальней и кухней, царили сумерки благодаря толстым сугробам, завалившим оконные стекла. Но эти же сугробы защищали комнату от наружного холода и придавали ей уютный вид.
Сухие березовые и кленовые дрова ярко пылали в большой кухонной печи, бросая красный отблеск на всю комнату, отражаясь на полированной жестяной посуде, висевшей на противоположной стене, и причудливо играя на белых тарелках и старых синих китайских блюдах, расставленных на полках большого буфета.
На одном конце длинного стола стояли два прибора; приближался полдень — время обеда на этой уединенной ферме.
У второго конца стола стояла мистрис Карсон, высокая, худощавая женщина с темными волосами, гладко зачесанными назад и открывавшими добродушное, хотя и нервное, раскрасневшееся лицо. Она месила в корытце тесто для хлеба, который всегда пекла раз в неделю.
Ее дочь Аманда, стоя в дверях комнаты, топала ногами и счищала снег со своей синей шерстяной юбки гусиным крылом, которое она употребляла вместо щетки. Ее сияющее, цветущее личико покраснело от усердия, а своевольные пряди светлорусых волос упрямо выбивались из-под синей вязаной шапочки и спускались на блестящие голубые глаза.
Хотя Аманда совсем запыхалась от усталости, она весело смеялась, как будто все это было очень забавно. Она только что прокопала лопатой в больших сугробах снега дорожки от дома до хлева, от хлева к колодцу и от колодца к дому. Это была тяжелая работа, но ей, пробывшей несколько месяцев вдали от дома, в школе, и радовавшейся возвращению домой, она казалась очень веселой. Большая деревянная лопата с приставшими к ней комьями снега валялась около нее на полу, куда бросила ее Аманда, войдя в кухню.
— Ну, вот! — весело воскликнула она. — Дорожки вышли отличные. Я надеюсь, что они сохранятся по крайней мере до следующей вьюги!
Мать улыбнулась, не поднимая головы, так как была занята укладыванием теста в формы.
— А теперь я хочу обедать, мама. Я просто умираю с голоду!
— Обед уже с полчаса, как готов, — ответила мать, сажая хлебы в печь. — Подавай его на стол, а я через минуту подсяду к тебе.
Аманда, сняв с головы шапку, повесила ее на стул, стоявший на другом конце кухни, и попыталась пригладить волосы ладонями рук; затем она схватила вилку и с любопытством приподняла крышку с дымящегося котелка.
В эту минуту раздался стук в дверь. Стук был такой странный, что Аманда, вздрогнув, уронила крышку котелка, а мистрис Карсон, только что собиравшаяся захлопнуть дверцу печки, остановилась, пробормотав: «Что это значит?» Удар в дверь казался очень тяжелым и сопровождался слабым звуком шарканья ног. Аманда сделала несколько шагов по направлению к двери, но затем остановилась.
За дверью продолжался шорох и шарканье, прерываемые несколькими легкими и словно неумышленными ударами в дверь. Затем тяжелая деревянная щеколда наполовину приподнялась, как будто кто-то, стоявший снаружи, не знал, как открыть ее. Аманда почувствовала, что ее пушистые волосы на затылке зашевелились от страха.
— Манни, не смей открывать дверь, — прошептала мать, быстро подбегая к девушке и схватывая ее за руку.
— Пустяки, мама, — ответила она, понизив голос, — это просто какой-нибудь полузамерзший прохожий, потому-то он и не может постучать, как следует. Он ничего нам не сделает.
Однако, несмотря на эти успокоительные слова, Аманда сбегала в спальню и вернулась оттуда с ружьем в руках. Подходя к двери, она посмотрела, вложен ли патрон, и затем захлопнула ружье с шумом, который мог служить предостережением неизвестному гостю.
Не обращая внимания на приказание матери, Аманда протянула левую руку к щеколде и приподняла ружье вровень с плечом. Но прежде чем ее пальцы схватили щеколду, щеколда сама тихонько приподнялась, и тяжелая дверь распахнулась настежь. Первым побуждением Аманды было броситься вперед и попытаться захлопнуть дверь.
Но прежде чем она успела это сделать, она увидела гостя и остановилась пораженная: перед ней стоял громадный лось, заняв все отверстие двери и нерешительно просунув вперед свою огромную черную морду; его рога доставали от одного дверного косяка до другого.
— Стреляй в него! Стреляй! — закричала мистрис Карсон. — Он хочет войти к нам. Говорю тебе, стреляй в него!
Но Аманда, опустив ружье, разразилась нервным смехом. Ее возбуждение разрешилось так неожиданно. Аманда сама не представляла себе, до какой степени она была напугана. Но она любила животных. Протянув руку, она погладила морду лося.
— Стрелять в него, мама? Зачем? Посмотри, как он дрожит. Наверно, кто-нибудь гнался за ним, вот он и пришел просить у нас защиты. Что могло напугать его, такого большого и сильного?
