Лось на диване, верветка на печи - [4]
Ивы стоят опушенные пыльцой. По воде от пыльцы плывут желтые змеистые разводы.
Когда разлив, у нас половина народа разувается и оставляет ботинки на пригорке. У нас много ботинок тогда соберется на пригорке (помимо лодок).
Ботинки со старыми шнурками. С выцветшими от солнца шнурками. Все разуются и гуляют блаженно по траве, колышущейся от весеннего разлива.
Босиком ходим, чтобы почувствовать — ведь мы же земляне! — свою почву. Сосновые переплетенные корни, колкость хвои, кольчугу раскрытых шишек. Разогретый на солнце песок и сухой мох. Мох потрескивает, когда на него наступаешь.
В полях летом широкий и длинный ковер из чабреца. Обязательно натираем ладони чабрецом (пятки натираются во время долгой ходьбы сами). Песок горячий, когда на него наступаешь.
И что мне нравится в доме, нашем зоопарковском и огромном доме (а наш дом расположен непосредственно на территории зоопарка), это что в нем нет лифта. И спуститься на землю ты можешь, не нажимая на кнопку. Распахнул просто двери, вот и все. Крыльцо нагрето с утра солнцем.
Спустился с крыльца и попал уже в зоопарк (ведь у нас зоопарк начинается с крыльца).
Одной ногой ты еще на ступеньке крыльца, а другой уже на тропинке зоопарка.
Наша помощница Вера рассказала, как гуси весной в половодье когда-то сплавлялись по реке. По реке Шесть, между прочим (не Восемь и не Девять).
В половодье река разливалась и гуси уходили на воду (после надоевшего снега). И заплывали все глубже, глубже, глубже. Их подхватывало уже сильным весенним течением, уносило.
А вдоль реки Шесть было много деревень, и во всех этих деревнях рядом с вроде бы тихой и маленькой речкой жили свои гуси.
И в каждой деревне они уходили на воду. И из каждой деревни уносился подхваченный ожившей водою, кружась в весеннем бурном водовороте и вальсируя, отряд кричащих от восторга и весеннего упоения гусей.
Гуси сбивались на воде в стаи и отряды. Проносились мимо ивовых или ольховых кустов и деревень. Внизу на слиянии реки Шесть с рекой Великой гусей, промчавшихся по реке на бешеной скорости, ловили. Гусыни держались гусака. Их вынимали из воды и грузили в полуторки, мешки. Развозили и возвращали по деревням.
«Эй, Синичино, — закричат из машины, — вот здесь ваши гуси, встречайте, выпускаем! Кишкино, ваши гуси, выпускаем! Саутки, здесь ваши гусыни и гусак!»
Некоторые крупные гуси в набитый мешок не помещались, и их могли запихнуть в большой рыбацкий сапог. Из голенища торчали оранжевые гусиные пятки с перепонками. Гуся вытряхивали из сапога и возвращали в родную деревню.
И такие спонтанные заплывы гуси совершали по реке Шесть каждую весну.
А недавно мы на старую мельницу попали. Водяную. От нее осталась сейчас только одна небольшая запруда и плотина, выложенная гладкими камнями.
Камни и валуны в реке покрыты слоем зеленых склизких водорослей. А камни над водою нагрелись.
На одном из огромных валунов присохла выдряная какашка (живут выдры!).
На дне реки виден старый мельничный жернов. Очень-очень старый. По камням можно речку перейти.
Лошадей в этой затаившейся у речки деревне было когда-то два десятка, они муку развозили на подводах.
Сама речка по пояс и течет вся как будто по траншее. Тихая и такая неприметная. Заросшая вся кустами и травой. А перекатывая через камни, бурлит.
Мы спустились к плотине, на камнях посидели.
Выходишь на улицу с крыльца, и сразу лужайка у нас перед домом. Сад, а в нем груши и сливы.
В палисаднике с весны всегда обязательно цветы. И мы ждем всегда цветы. Цветы, ну и весну.
Отсчитываем дни и минуты до весны: когда солнце село сегодня, когда завтра.
И день постепенно длиннее и длиннее, и солнце светит дольше, оттаяли наши садовые дорожки, и так мы соскучились по нашей земле после зимы.
Цветы оживут, и мы обязательно посвящаем какое-то время любованию.
Пробегаешь мимо по саду, посмотрел. Прошел мимо с ведром воды, к цветам опять вернулся.
Наш дом, расположенный на границе с зоопарком, заросший летом пионами и розами. То пионами, то рудбекиями, то розами. И лилейниками. И вот-вот сейчас флоксы зацветут.
Зимой возвышаются только тростинки от цветов (но с цепочкой синичкиных следов!).
Весною после метелей и сугробов, нанесенных за зиму лопатами (снег чистишь и наметаешь вершины из снегов), земля наконец-то оттает и пробьются пролески, гиацинты.
Спросишь Веронику: «А что у нас в том углу сейчас цветет?» — и она перечислит все названия. А не вспомнит — посмотрит потом определитель. Как этот цветочек зовется, да еще и вдобавок на латыни.
Андрей с Вероникой любят поговорить, если честно, на латыни, перебирая латинские названия птиц, зверей и трав.
«Бубо бубо» (это филин обыкновенный по-латыни), «упупа эпопс» (это удод), «пика пика» (это сорока).
Андрей называет птиц, промелькнувших в небе, Вероника цветы под ногами, а я иду между ними и молчу.
Вероника, уставшая от долгого снега, весной радуется: «А вот и гусиный лук, а вот и хохлатка, и калужница».
Лесную примулу она называет (не по-латыни, конечно) — ключик. Летом найдет ароматную любку — орхидею.
