Лорд Хорнблауэр - [55]

— Спасибо, дорогой, — сказал Барбара, принимая от него блюдо.

Раздался стук в дверь.

— Войдите! — крикнул Хорнблауэр.

Это был Доббс — один из немногих, кто пользовался привилегией стучать в дверь, когда сэр Горацио завтракает вместе с супругой.

— Донесение из войск, сэр. Лягушатники ушли.

— Ушли?

— Снялись и ушли, сэр. Кио прошлой ночью двинулся к Парижу. В Руане нет ни одного французского солдата.

В рапорте, который Хорнблауэр взял у Доббса, излагалось все то же самое, только более формальным языком. Бонапарт, должно быть, испытывал страшную нужду в войсках для защиты своей столицы — отзывая Кио, он оставлял всю Нормандию беззащитной перед захватчиками.

— Нам нужно идти за ним, — обращаясь к самому себе, сказал Хорнблауэр, затем, повернувшись к Доббсу, добавил, — передайте Ховарду… нет, я приду сам. Прошу простить меня, дорогая.

— Разве у тебя нет времени на то, чтобы выпить кофе и позавтракать? — резко произнесла Барбара.

Борьба, отражавшаяся на лице Хорнблауэра была такой явной, что она рассмеялась.

— Дрейку, — продолжила она, — хватило времени на то, чтобы закончить игру и побить испанцев. Я читала об этом в школе.

— Ты совершенно права, дорогая, — сказал Хорнблауэр. — Доббс, я буду через десять минут.

Хорнблауэр принялся за яичницу с беконом. Не исключено, что для дисциплины, в лучшем смысле этого слова, будет неплохо, если станет известно, что легендарный Хорнблауэр, свершивший столько подвигов, является настолько человечным, что может иногда прислушиваться к протестам своей жены.

— Это победа, — сказал он, посмотрев на Барбару, — это конец.

На этот раз он чувствовал, что для такого заявления есть основания, оно основывается не только на доводах рассудка. Тиран Европы, человек, заливший кровью весь мир, находился на грани крушения. Их взгляды встретились, и им не нужно было слов, чтобы понять друг друга. На континенте, который с самого времени их детства был охвачен войной, вот-вот должен был воцариться мир, а мир являлся чем-то неизведанным для них.

— Мир, — сказала Барбара.

Хорнблауэр чувствовал некоторую неуверенность. Для него не представлялось возможным проанализировать свои чувства, так как не имелось исходных данных, с которых он мог начать строить свои умозаключения. Поступив во флот юношей, он не знал с того самого времени ничего, кроме войны, ему сложно было, даже чисто гипотетически, представить себе Хорнблауэра, который может существовать вне войны. Двадцать один год страшного напряжения, бедствий и трудностей, сделали из него совсем другого человека по сравнению с тем, каким он должен был бы стать. Хорнблауэр не родился солдатом: он был одаренным и восприимчивым человеком, силой обстоятельств ставший военным, и его талант помог сделаться ему хорошим военным, так же как помог бы достичь успеха в других областях жизни. Но за это пришлось заплатить дорогой ценой. Его суровость, гордыня, непредсказуемость и недостатки характера могли быть результатом лишений и огорчений, которые ему пришлось пережить. В его отношениях с женой в этот момент образовалась холодность, замаскированная товарищескими отношениями, и страсть, которой они давали волю, не в силах была рассеять эту холодность. Холодность эта отчасти образовалась по вине Барбары, но большей частью проистекала из недостатков его характера. Хорнблауэр вытер губы и встал.

— Мне действительно нужно идти, дорогая. Прости меня.

— Конечно, ты должен идти, если есть долг, который ты обязан выполнять, — ответила она, подставив ему губы для поцелуя.

Он поцеловал ее и вышел из комнаты. Все еще ощущая ее поцелуй на губах, он думал о том, что человек, держащий при себе жену во время действительной службы, совершает ошибку: это расслабляет, не говоря уж о практических неудобствах. Как, например, позавчера ночью, когда ему пришло срочное донесение, а он был в постели с Барбарой. Придя в кабинет, Хорнблауэр еще раз перечитал рапорт. Там безапелляционно утверждалось, что контакта с наполеоновскими войсками нет нигде, и что некоторые видные жители Руана, сбежавшие из города, заверяли патруль, что там не осталось ни одного имперского солдата. Чтобы взять Руан оставалось только протянуть руку, и совершенно очевидно, что тенденция перехода сторонников Бонапарта к Бурбонам становится все более заметной. С каждым днем росло число людей, прибывавших в Гавр, кто по суше, кто по воде, чтобы засвидетельствовать свою верноподданность герцогу.

— «Vive le Roi!» — кричали они, приближаясь к часовым, — да здравствует король!

Это служило паролем, отличающим бурбонистов — ни бонапартист, ни якобинец, ни республиканец ни за что не осквернили бы своих уст такими словами. А число дезертиров и конскриптов-отказников, хлынувших в город, выросло просто неимоверно. Армия Бонапарта утекала, как песок сквозь пальцы, и императору непросто будет восстановить потери, в то время как конскрипты прячутся по лесам или ищут защиты у англичан, чтобы избежать службы. Можно было допустить, что бонапартистам удастся попытка построить армию из такого материала, но она была обречена на провал с самого начала. Эти беглецы не только не желали воевать за Наполеона, они не желали воевать вообще. Королевская армия, которую герцог Ангулемский принял решение создавать здесь, насчитывала менее тысячи человек, из которых более половины составляли офицеры — старые эмигранты, собранные из всех армий, ведущих войну с Францией.