Пройдя шлюзы, конный паром двигался теперь вдоль живописных берегов Котсуолда. Хорнблауэра радовало все: и перспектива вскорости принять под командование новое судно, и незнакомые пейзажи, и необычный способ передвижения. Вдобавок непредсказуемая английская погода решила в середине декабря порадовать ясным солнечным деньком. Несмотря на холод, путешествие было чрезвычайно приятным.
— Позвольте, мэм, — сказал Хорнблауэр.
Мария — она сидела с маленьким Горацио на руках — вздохнула, недовольная, что мужу не сидится на месте, и подвинулась, пропуская его. Он поднялся, пригибаясь под низким потолком каюты первого класса, и вышел на открытую палубу парома. Встав на сундук, он оглядел непривычное судно. Оно имело футов семьдесят в длину и не более пяти в ширину — те же несуразные пропорции он видел у туземных долбленок в Вест-Индии. Осадка едва ли фут — это ясно по тому, как паром несется за скачущими галопом лошадьми со скоростью не меньше восьми узлов. Девяти миль в час, поспешно поправил себя Хорнблауэр. На речных судах скорость измеряют милями в час.
Паром шел из Глостера в Лондон по Темзе и Севернскому каналу. Трясло меньше, чем в дилижансе, и при почти такой же скорости поездка обошлась значительно дешевле — всего пенни за милю в первом классе. Хорнблауэр с Марией и ребенком были единственными пассажирами первого класса. Когда Хорнблауэр расплачивался, паромщик многозначительно скосил глаза на Мариин живот и заявил, что, по-хорошему, им бы следовало заплатить не за одного, а за двух детей. Марию эта бесцеремонность возмутила, других же пассажиров позабавила.
Хорнблауэр, стоя на сундуке, разглядывал берега: серые каменные стены, разгораживающие владенья, серые каменные дома. Судно плавно и почти бесшумно скользило под ритмичный топот конских копыт. Позади расходились волны — Хорнблауэр, обернувшись, видел, как далеко за кормой колышется прибрежный камыш. Паромщик резко забрасывал нос судна на гребень волны и удерживал его в таком положении. Ага, понятно — таким образом он преодолевает влияние турбуленции и сохраняет такую бешеную скорость. Лошадей меняли каждые полчаса, и они делали добрых девять миль в час. Два буксирных конца были привязаны к верхним оконечностям шпангоутов на носу и на корме. Один из паромщиков ехал на задней лошади форейтором, подгоняя переднюю криками и щелканьем бича. На корме сидел другой паромщик, угрюмый, с крюком вместо правой руки; левой он держал румпель и вел судно по извилистому каналу с мастерством, вызывавшим у Хорнблауэра восхищение.
Вдруг конские копыта зацокали по каменной мостовой, и Хорнблауэр лишь в последнюю секунду успел сообразить, что происходит. Лошади, не сбавляя скорости, неслись теперь под низким мостом, едва помещаясь на узком бечевнике между водой и опорой моста. Форейтор прижал голову к лошадиной гриве. Хорнблауэр едва успел соскочить с сундука и присесть. Рулевой громко рассмеялся, видя его замешательство.
— На пароме нужно поворачиваться живо, капитан, — крикнул он. — «Две дюжины кошек тому, кто последний спустится с рея! » У нас в Котсуолде такие штучки не пройдут, а вот вам бы размозжило голову, если бы вы не поторопились.
— Не позволяй ему грубить, Горацио, — послышался из каюты голос Марии. — Вели ему замолчать.
— Это не так просто, дорогая, — ответил Хорнблауэр. — Он — капитан этого судна, я — всего-навсего пассажир.
— Тогда иди сюда, чтоб он не мог тебе грубить.
— Да, дорогая, сейчас.
Хорнблауэр предпочитал сносить насмешки рулевого, лишь бы не упустить возможность посмотреть каналы, за последние тридцать лет преобразившие английскую экономику. А впереди Саппертонский туннель, чудо техники, величайшее достижение современной науки. Его непременно надо увидеть. Пусть рулевой хоть лопнет от смеха. Видимо, это старый матрос, списанный на берег из-за увечья, и ему приятно подтрунивать над флотским капитаном.
Впереди показалось серое здание шлюза. Смотритель открыл ворота. По крику форейтора лошади сбавили скорость. Судно скользнуло вперед, резко замедлившись, как только нос его спустился с гребня волны. Паром вошел в шлюз, однорукий рулевой выпрыгнул на берег, держа трос, проворно набросил его на швартовую тумбу, ловким движением почти остановил судно, и, пробежав вперед, закрепил трос на следующей тумбе.
— Киньте-ка мне этот конец, капитан, — крикнул он, и Хорнблауэр послушно бросил ему носовой швартов. Морские законы действительны и на канале — судно важнее, чем личное достоинство.
Смотритель уже закрывал ворота, а его жена открывала затвор верхних ворот. Вода с шумом ринулась в шлюз. Под ее напором с грохотом захлопнулись нижние ворота, и судно начало подниматься на прибывающей воде. В мгновение ока сменили лошадей, форейтор забрался в седло, и, пока наполнялся шлюз, успел приложиться к маленькой черной бутылочке. Рулевой отцепил тросы — Хорнблауэр принял у него носовой швартов, жена смотрителя толкнула одну створку верхних ворот, а сам смотритель, подбежавший от нижних ворот, другую. Форейтор закричал и щелкнул бичом, паром понесся вперед, рулевой прыгнул на корму — ни одна секунда не пропала даром. Без сомнения, эти каналы — чудо современности, и особенно приятно путешествовать на борту самого быстроходного из паромов — «Королевы Шарлотты». На носу «Королева Шарлотта» несла блестящее лезвие косы, гордый символ своего превосходства. Этим лезвием она перережет буксирный трос любой баржи, которая не успеет уступить ей дорогу. Полсотни крестьянок, сидящих со своими курами, утками, яйцами и маслом в каюте второго класса, едут на рынок аж за двадцать миль, твердо зная, что обернутся одним днем. Удивительно.
