Не тужи, Степан Ильич. Перемелется - мука будет. Мне вон косточки и бульдозером, и экскаватором перемололо - и ничего.
А ты меня простил? - с надеждой спрашивал Степан Ильич, хотя раньше никакой вины перед Шмидтом за собою не знал. Но Шмидт так же, как и Изабелла, грустно качал головою, и из-за него выступал уже брат. Преобразившийся Фёдор, совсем не такой, как при жизни - хотя и нельзя было сказать, в чём его отличие от живого Фёдора. И этот Фёдор говорил необычайно сурово:
Намаялся ты, Степан. Отдохнуть тебе пора.
Ты простил меня, Федя? - спрашивал Степан, уже не надеясь.
Как он и боялся, Фёдор в ответ качал большою седою головой - Степан хотел увидеть вокруг неё сияние, но сияния не было - и повторял:
Пора отдохнуть. К нам.
И Володя Шмидт, и Изабелла согласно кивали и уверяли, что присоединиться к ним очень легко - стоит только пожелать. И дальше уже никакой маеты и мороки не будет, и всё станет светло и просто. И Степан Ильич видел по их звёздным глазам, что они говорят правду.
Он печально покивал головою, и они в ответ приветливо кивнули ему. И Степан Ильич вздохнул и сказал:
- Нет, нельзя. Галку как оставишь? Она меня столько лет ждала.
И тотчас же мертвецы сгинули.
Осталось только море - такое же серое и бесприютное, как занявшийся день.
От утренней сырости Степану Ильичу было зябко.
Наксков, 8 мая 2000 г.
Перепечатано 16 мая 2000 г.
Отредактировано 28 июня 2000 г.
