Лопатка - [32]

Глава десятая.

Последняя

Всю ночь они не сомкнули глаз, то отдыхая за разговорами, то снова, как голодные, набрасываясь друг на друга. Фёдор Ильич только покрякивал, дивясь собственной прыти: и двадцатилетнему бы не стыдно. От Риты он ушёл, когда уже брезжил рассвет. Шагая по пустынным улицам, глубоко вдыхал, перебирал в голове подробности прошедшей ночи. Славная, ах, какая славная бабёнка! Почему так складывается: чем ни лучше женщина, тем обиднее судьба? Ритуля ещё молодец, хорошо держится.

Сам себя останавливая, опять не удерживался и засматривал в будущее: где наша не пропадала? Загвоздка: дочь у неё. Двенадцать лет - это не шутка. Не заставишь чужого мужика папой звать. Но - и постарше, бывает, слюбливаются. И свой бы ребеночек народился? Рите ещё не поздно. Да и самому Фёдору - кто даст сорок семь? Разве что голова седая. И был бы сын.

Сын!

Дочка тоже хорошо, но дочь у Риты уже есть, а сын для мужика - это особо. Фамилию ему можно было бы двойную устроить: Сегедин-Батырханов. Чтобы оба рода остались звучать. Есть знакомая в паспортном столе (гуливал, грешным делом), помогла бы.

Всего перепробовал на своём веку Фёдор Ильич, а вот семьи завести не довелось. Не встретилась, что ли, подходящая женщина. По молодости, ещё в Караганде, влюбился в одну. Хотел жениться - это в семнадцать-то лет! Но пронесло, и с тех пор, сколько их Фёдор Ильич не перебирал, ни на одной не спотыкнулся.

Может, Риту ему Бог послал напоследок?

Погуливает она, и даже за деньги - это Сегедин понял сразу, да и справки кое-какие успел навести. Город-то маленький. Но это молодёжь пускай целок ищет. Он, Сегедин, тёрт-перетёрт, у него понимание: какая по шлюшьей своей натуре, а какая иначе. Рита, похоже, больше от тоски да от нужды. С прежнего-то её сожителя какие взятки? Знает его Фёдор Ильич прекрасно. Что и зарабатывает на своём снабженце - это после лайнеров-то на полторы тысячи контейнеров! - всё пропивает да спускает по подстилкам последнего разбора.

Дома Фёдор Ильич первым делом стал под холодный душ. Эх, не всё ещё здоровьишко прогуляно! Позавтракал основательно, и уже собирался идти в мастерскую, где поджидали его две Тойоты, как зазвонил телефон.

- Выручай, Ильич, - зачастил в трубку разводящий Подопригора. - Надо на разъездном на Одиннадцатый сходить, завести им соляры. Снабженец на той неделе продинамил, погоды испугался, а теперь твой брат с карьера зовёт, слёзно просит: у них производство становится. И сам Двести двенадцатый, как сломался тогда, так и стоит в ремонте.

- Погода ли разъездному? - усомнился Фёдор Ильич.

- Прогноз хороший. Я бы сам сходил, да тут одно к одному: жена на Большой Земле, а у ребёнка температура сорок, не оставишь.

- Не могу, Игорь Марьянович, - разводящий молод, но Фёдор Ильич зовёт его всегда по отчеству. Неплохой парень, хотя и с гонором. - В мастерской три машины ждут (прибавил для весу), клиенты и так ругаются. Да пошли ты моториста одного - не дойдёт, что ли?

- Эх, Ильич, ты что, не знаешь этого говнюка? Он соляру наполовину разбодяжит, потом санкций от артели не оберешься. Сам знаешь, они нам одни своевременно платят. За их счёт зарплата всему отделу. Помоги, Ильич - кроме тебя, некому.

Сколько себя помнит - никогда не мог Фёдор Ильич отказать, когда говорили ему: кроме тебя, некому. В молодые годы гордился, теперь плюётся и ругается, но делать нечего - привычка осталась. Заодно и брата проведает.

Это нужно, хотя говорить со Степаном тяжело. Всё жалуется на судьбу и на Фёдора смотрит зло, будто брат во всех его бедах виноват. Тяжело, но надо. Кровь одна.

Славка, конечно, взвился, когда Сегедин объявил ему, что сегодня не выйдет на работу. Пришлось дать ему укорот, да заодно и подтвердить, что обе Тойоты, как и обещано, завтра к утру будут готовы. Значит, ночью не к Рите, а в мастерскую. Жизнь! Впрочем, к Рите из-за дочки сегодня так и так нельзя.

Услышав обещание насчёт Тойот, Славка успокоился. И тут же почему-то оставил свой обычный приблатнённый тон и сказал серьёзно:

- Ильич, послушай меня: не езди ты на эту Лопатку. Гнилое место. Знаю, что говорю - я после армии твоего брата три года по ней возил.

- Я, Слава, Лопатку не хуже твоего знаю. Всё в порядке будет, не переживай. Сказал, Тойоты сделаю - значит, сделаю.

- Да отстань ты с этими Тойотами. Я за тебя, Ильич говорю. Ты же свой.

- За заботу спасибо. Ну, увидимся.

Чего это вдруг Славку потянуло за Сегедина беспокоиться? И он не такой, и Сегедин не такой. Странно. Но тут же Фёдор Ильич и забыл об этом, соображая, что на причал к разъездному катеру для быстроты лучше подъехать на своём Ниссане, а причальному сторожу поручить, чтобы приглядывал за машиной. Он сторожу время от времени чекушку завозит - вот и пригодилось. Бог велел делиться.

Пока катер тарахтел через пролив, Фёдор Ильич стоял на носу, ловя лицом брызги. Сколько раз море успело ему осточертеть! Сколько раз клялся, что ноги его больше не будет на борту судна. Но вот уже пятый десяток, а если случится, вот как сейчас, пройти миль десять даже на паршивом катеришке - и душа воспрянет.