– Ладно. И что?
– Невозможно, чтобы он вернулся раньше чем через неделю.
– Он мог сесть на самолет.
– В том районе никогда не было взлетной полосы.
– В машине у него ушло бы меньше двух дней.
– Тоже нет. Это было в сезон дождей. На сегодняшний день там проложили асфальтированную дорогу, но тогда были только латеритные тропы.
– К чему ты ведешь?
Эрван решил бросить вызов:
– Я не буду «рассказывать тебе про джунгли». По таким тропам в сезон дождей больше чем на двадцать километров в день не продвинешься, даже если не учитывать поломок, поваленных деревьев и того, что в любой момент машина может забуксовать. Фарабо не мог быть в Лонтано тридцатого апреля.
Морван покачал головой и остановился, глядя на солнечные лучи, втягивающиеся обратно в тучи, как пальцы сжимающейся руки.
– Это не он убил Катрин Фонтана, – заключил Эрван.
– Ничего не понимаю в твоих россказнях.
– А я думаю, наоборот, прекрасно понимаешь. Ты первым пришел к выводу, что Фарабо не убивал ту женщину. Я даже думаю, ты знаешь настоящего убийцу и в свое время покрыл его.
Отец перевел глаза на море, на линию горизонта: суровый пейзаж, скалы и буруны, объединившиеся против ветра.
– Ты говоришь о событиях, которым больше сорока лет: существуют и сроки давности.
– Срок давности – это для судей. Не для людей.
В голове вспыхнула картинка: холодильная камера клиники «La Vallée». Бессмертные клетки. Он не нуждался в жидком азоте, чтобы сохранить свои собственные: кровь отца текла в его венах, его азотом была ненависть.
– Я взял отпуск, – продолжил он. – И уезжаю в Африку, чтобы снова заняться делом Фонтана.
– Если ты сделаешь это, ты навсегда погубишь нас.
– Кого?
– Меня, свою мать, своего брата и свою сестру.
– А если не сделаю, то навсегда погублю себя.