Лонтано - [209]

Единственная уличающая ДНК отыскалась в опечатанных скульптурах Фарабо, хранившихся в конференц-зале управления. По всей видимости, в фигурки из папье-маше Крипо вложил свои собственные ногти и волосы – еще тогда, когда их собрали в совещательной комнате группы. Стремился ли он защитить себя? Или изобличить?

У Криеслера не было никакого алиби на момент убийств. Он мог убить Виссу Савири: тогда он был еще в отпуске. Он находился в Париже и мог расправиться с Анн Симони: он действительно предстал перед дисциплинарной комиссией, Эрван проверил. И с Перно никаких проблем: Крипо вел свои расследования, как свободный электрон; он звонил, отвечал, информировал, но никто не знал точно, где он находится. Эрван реконструировал некоторые детали его расписания. Помощник мог полететь вслед за ним в Марсель и, верх иронии, без сомнения купил одновременно оба билета, себе и Эрвану. Он доставил себе удовольствие, обеспечив Левантену доступ к личным делам «дезинкриминированных», чтобы предупредить Эрвана, что следующей жертвой будет его сестра. Он переоделся в гротескный костюм маркиза де Сада, чтобы его отослали домой, и, что еще круче, ответил на звонок Эрвана в тот же вечер в Сент-Анн, когда сам он отслеживал Гаэль, спрятавшуюся где-то на этаже.

Оставался главный вопрос: знал ли Крипо о существовании членов четверки? Безусловно. Знал ли он, что они изъяли части трупа Фарабо до его кремации? Тоже безусловно. Это было единственным объяснением наличия ДНК первого Человека-гвоздя на теле Анн Симони: тем или иным способом Крипо раздобыл кровь одного из фанатиков и капал ею на свои жертвы. Чтобы запутать следы? Приблизиться к изначальному ритуалу? Вмешать в дело четверку с трансплантатами? Он унес свой секрет в могилу…

Кстати, о могиле: Эрван выбрал для погребения кладбище Сен-Манде, первое же, где нашел свободное место. Как ни странно, Криеслер оставил ему по завещанию свою студию – на вполне законных основаниях: у Крипо не было никаких известных родственников. Этот жест окончательно выбил Эрвана из колеи; он принял наследство, но поручил нотариусу распродать все имущество и передать деньги (за вычетом расходов на похороны) в детский дом в Сент-Омере, где ребенок-нганга был, возможно, наименее несчастлив.

Эрван, обычно не испытывающий никакого сочувствия к убийцам, ощущал по отношению к Крипо двойственные чувства – он хорошо его знал, провел с ним тысячи часов, считал своим другом. Это предательство угнетало его, но в то же время он списывал его на безумие, а главное, на смягчающие обстоятельства разрушенного, ненормального детства. Ужасное прошлое было единственным настоящим побудительным мотивом Крипо. Он продержался всю свою взрослую жизнь, но смерть Фарабо подействовала на него, как спусковой крючок. Он почувствовал себя одиноким и беззащитным перед лицом духов и демонов. Он должен был перейти к действию, создать могущественные фетиши, чтобы защититься от врагов. Он должен был отомстить за учителя.

Почему он открыл бал убийством Виссы Савири в Финистере? Эрван не любил что-то списывать на случай, но другого объяснения не было. Крипо приехал в поисках жертвы в окрестности Кэрверека – или, вернее, Института Шарко – и наткнулся на Виссу, голого, выбившегося из сил. Идеальная дичь. Он увез его на остров Сирлинг и принес в жертву, позаботившись оставить на месте кольцо Морвана и, без сомнения, другие обличающие знаки. Должны были обнаружить пыточную камеру, где все уличало Морвана, но снаряд спутал следы и одновременно ускорил события. Лютнист не мог знать, что тобрук подвергнется бомбардировке, но был в курсе связи между Ди Греко и Морваном (история Лонтано не таила для него секретов) и предполагал, что после исчезновения Савири адмирал позовет Старика на помощь. Если повезет, Падре пошлет своего лучшего копа в память о славном прошлом – собственного сына. А Эрван попросит Крипо сопровождать его…

Конечно, взрыв застал его врасплох, но он сумел быстро среагировать. Он досконально следовал своему плану, вкладывая в тело каждой жертвы ногти и волосы следующей, неизменно стремясь подставить или задеть главного врага: Грегуара Морвана. Виртуозность убийств, точность хронологии, невидимость убийцы – все свидетельствовало о предумышленности. Статус полицейского тоже многое объяснял: легкость, с которой удавалось усыпить недоверчивость жертв, избегать видеокамер наружного наблюдения, локализовать Гаэль…

Эрван решил закончить отчет о расследовании упоминанием о невероятном двуличии виновного и без колебаний подчеркнуть, что он сам, комиссар бригады уголовного розыска, провел десять лет бок о бок с убийцей, так ничего и не заподозрив.

Его рапорт изобиловал темными местами: в чем причина этих изнасилований, осуществленных с ужасающей жестокостью? Был ли Криеслер скрытым гомосексуалистом, настолько уставшим от отвратительных для него порывов, что использовал лезвия, чтобы получить удовлетворение? Или импотентом? Какова была его конечная цель? Убийство всех представителей клана Морвана? Эрван уже не искал ответов. Он просто хотел закрыть дело самым корректным образом и похоронить свои вопросы под массой фактов. И снова ирония судьбы: лишенный своего крючкотвора, он был вынужден сам корпеть над составлением отчетов – он отказался вмешивать в это других членов группы (за исключением Одри, снимавшей показания с него и Гаэль после смерти Крипо). Ему потребовалось три недели, чтобы упорядочить все обстоятельства этой истории, более-менее заткнуть наиболее зияющие дыры и соотнести факты и даты. В середине октября Эрван передал все официально оформленные бумаги назначенному следователю.