Лондон у ваших ног - [3]

— Мама щипчиками выдергивает, — поучительно заметила я, — а ты ножницами.

— У меня не было щипчиков, — развела руками Шурка. И, потрогав облысевшую бровь, вздохнула: — Очень заметно?

— Не, — соврала я, чтобы не расстраивать подругу, — если специально не присматриваться. — Вдруг меня осенило. — А ножницы у тебя с собой?

— Отрезать вторую? — ужаснулась Шурка.

— Нет, приклеить волосы от косички, — умно придумала я.

— А… — порадовалась Шурка.

— Что это вы тут делаете? — В туалет влетела староста Лариса.

— Ничего, — испугалась Шурочка, усиленно отворачивая от нее лицо.

Я знала, что ей очень хотелось понравиться Петьке. Отличаясь завидной внешностью и не по годам развитым телом, Петя был отпетым двоечником и второгодником, а Шуре, как круглой отличнице, поручено было его подтянуть. Она доподтягивалась до того, что потеряла сон, и разрешила себя поцеловать на виду у всего класса. Петя просто поспорил об этом с дружками и выиграл спор. Шурка чуть не утопилась в Москве-реке около метромоста в Лужниках, который только построили. Мы часто ходили туда гулять.

Эскалатор недалеко от трамплина был местом свиданий. Тепло зимой, безлюдно летом. Ручейки, садовники, вся эта наша незавидная юность — милые невинные игры по сравнению с теми, в какие теперь играет моя дочь.

— Не хочу слушать, как ты ходила в лаптях, — кричит она мне через двери ванной комнаты, принимая душ после работы.

В прихожей валяется новая, насквозь промокшая от дождя дубленка.

— Почищу. Одежда для меня — а не я для нее.

«Она права, — думаю я, — если есть деньги». Я никак не могу привыкнуть к тому, что они у нее есть. Столько, чтобы купить дубленку, даже шубу, чтобы пригласить подругу на обед в приличный ресторан, чтобы дарить мне цветы. У меня этого не было, поэтому я экономлю на всем, донашиваю за ней практически новую одежду, старательно чищу ее обувь, чтобы она выглядела поновее и Александре не захотелось ее выбросить.

Фирма, в которой работает дочь, платит ей деньги, чтобы она могла «достойно существовать» — это ее слова. Но за это требует полной самоотдачи. Вот и сегодня, вместо того чтобы считать звезды на небе со своим возлюбленным, моя девочка просидела у компьютера целую ночь. Вообще-то, она молодец.

Но я все равно ворчу, ворчу, что она в такси опять потеряла перчатки, что в дождливую зиму можно вместо дубленки и плащ на синтепоне надеть.

— Это тот, что я носила в прошлом году?! — возмущается дочь.

— А что, в прошлом году была другая мода? — не отступаю я.

— Не в этом дело, он просто уже выглядит поношенным, тебе этого не понять, — старается задеть меня Александра.

Муж, уставший от наших разборок, умоляюще выглядывает в прихожую. На самом деле я ругаю дочь для порядка. Она знает, что ей нужно в жизни. Учится не для отметок, как делали мы с Шурочкой. Зубрили вперемежку: квадратно-гнездовой способ посадки картофеля, съезды партии, идеологизированный английский, про борьбу американских трудящихся с загнивающим капитализмом — все подряд, лишь бы пятерки в дневнике. А назавтра ничего не помнили.

В результате мы стали папуасами на острове Невезения. Картошка, посаженная по-мичурински, сдобренная парами тройного одеколона, сгнивала на полях, не добравшись до закромов родины, потому что неожиданно наступали весна, лето, осень, а вместе с ними — непогода: половодье, засуха или первые морозы.

Сейчас учатся по-другому, для себя, серьезно, чтобы пригодилось в жизни. Картошку теперь покупают за границей, а бабка Нюра, что живет в деревне, неподалеку от нашего садового участка, сидя на завалинке возле своего полуразвалившегося дома, продает из ведра бананы (кстати, молодая картошка стоит дороже).

Зато по-английски теперь научились понимать все. Та же бабка, подойдя однажды к сельскому магазину, где написано «Shop» и где продается хозяйственное мыло вместе со сникерсами и пепси-колой, увидев табличку с надписью «Closet» недовольно кричит:

— Опять Глашка в банк умчалась!

— А что там, в банке-то? — также громко вопрошает ее соседка, которая к этому шопу перебраться не может: последнее бревнышко, что через огромную лужу было проложено, сгнило и плюхнулось в непролазную грязь.

— А ей ипотечный кредит дают, — шамкает беззубым ртом бабка Нюра, проявляя необыкновенные знания в экономических терминах.

— Это подо что такое ей дают? — не уступая бабке в эрудиции, вопрошает соседка. — Я вот телочек хотела купить, аж до губернатора дошла, а он мне: «Ипотека… ипотека, научились, — говорит. — А подо что тебе ипотеку-то, под избу дырявую?» — Так и не дал.

— А ей не за просто так, — объясняет бабка Нюра, — она в партию записалась.

— В какую еще партию? — встрепенулась соседка.

— К Жириновскому. Тот ей кредит и пообещал устроить.

— А-а, — на минуту задумалась соседка. — А ей зачем, не знаешь, кредит-то этот?

— Зачем-зачем, акции магазина скупить хочет.

— Все? — удивилась соседка, будто это был не развалившийся сарай на бездорожье, а супермаркет в центре города.

— Конечно, все. Хозяйкой намылилась стать.

— Спекулянтка проклятая! — ругает предприимчивую продавщицу соседка. — Вон в Москву ездит, там по дешевке товар скупает, а нам втридорога продает. Каждый бы так смог.