Ломая печати - [79]

Вокруг загремело, затрещало, брызнула глина, загрохотали гранаты, заныли мины, засвистели пули, ощерились раздавленные пни, протягивая жалкие обрубки к промозглому небу. Запричитали раненые, ударила в виски кровь.

— Атака!

— Les chars! Танки!

Сколько их? Дюжина? Двадцать? Разведывательный отряд, дошедший вчера до антолского разъезда, сообщил, что их около тридцати. Урча, они выплескивали огонь.

Окутанные дымом, доползли до заминированного участка.

Первый взорвался тут же, у завала.

— Прямым ходом в Валгаллу! — радостно вскричал Ардитти.

Второй не заставил себя ждать. Низину потряс взрыв, громадина задымила, остановилась и забилась в судорогах с перебитой гусеницей.

Но остальные продолжали ползти, будто древние ящеры. Неудержимо, одолевая препятствия, мимо завалов. За ними тут же показались и тевтонцы, окованные железом от сапог до каски, с гранатами за поясом, автоматами на изготовку, чтобы стрелять в любую минуту.

Они были повсюду. Наступали по дороге, по полям, по опушке леса, вдоль реки, за ними двигались другие, а за теми — еще и еще. Они выходили из Штявницы, пересекали Антол, ведя наступление на Пренчов. Взрывы сотрясали низину, земля дрожала, под серым небом стлалось облако черного дыма. Встать на их пути означало повторить подвиг спартанцев.

Своевременно застопорить продвижение противника означало выполнить приказ в самом буквальном смысле.

Капитан распорядился, чтобы Пейра оттянул силы с передовой.

Опытный сержант ничего не оставил врагу. Не забыл в окопах ни единой винтовки. Вывез на машинах боеприпасы, минометы, тяжелораненых и отвел подразделение к Пренчову, в направлении деревни Немце.

Тевтонский вал разделился. Главный поток устремился к горе, по которой дорога взбиралась через Томперг на Жибритов и Крупину. Танки карабкались по серпантину и останавливались у завалов. Со стальных чудищ спрыгивали автоматчики и ползли к препятствиям. И пожалуй, они бы там дрались с советскими казаками до судного часа, если бы не одно непредвиденное обстоятельство. Из полушвабского села Кольпахи по бездорожью через горы и густой лес продрался сюда с тыла немецкий отряд и неожиданно, как призрак, очутился в расположении казацкого лагеря и между домами поселка Шваб. Стреляя по всему, что движется, он жестоко уничтожал тылы, часовых, возчиков, больных, штаб, и в этой суматохе спаслись лишь те, что быстро отошли к жибритовской дороге, которую где-то далеко впереди, у Антола, охраняли главные силы соединения. Стало ясно: если не отойти, захлопнется ловушка. Где-то на полдороге стояла артиллерия, пристрелявшая цели впереди, а не позади. Единственным возможным решением, таким образом, было отступить. Если не удастся, они окажутся в клещах. Впереди — танки, позади рейдовый отряд.

Перегруппироваться, передислоцироваться, оттянуться, занять неподготовленные позиции, отвести главные силы соединения, лошадей, материальную часть, раненых — эти маневры стоили немало крови. Новые и новые силы шли на казаков, танки лезли на Томперг, держа путь на Жибритов из Кольпах, через леса шли все новые подкрепления.

Выйдя к Томпергу, танки открыли огонь. Ориентиром служила жибритовская колокольня. Пострадал от попаданий и сам костел. Под непрерывным огнем они прошли деревню и углубились снова в лес.

Там стояли наши артиллеристы со своими горными пушечками. Все они погибли в неравном бою вместе с командиром. Опрокинутые пушки целились черными стволами в тучи. Артиллеристы умирали у своих орудий.

Казаки отступали. Одна колонна — по Крупинскому шоссе, другая — лесами к Бабиной.

Первым их увидел Белещак. Искалеченных, в кровавых бинтах. Их везли и несли в удручающей тишине. Легкораненые, хромая, брели сами. Его всего затрясло. Горло сжималось от сострадания.

«Теперь наш черед!» — подумал он. И осмотрелся, словно хотел еще раз свериться с собственной совестью.

Из окопов выглядывали солдаты, такие же бледные, как и он сам.

Наверняка и их трясет, подумал он.

Защелкали затворы винтовок, в пулеметных гнездах залегли стрелки, глаза впились в прицелы.

Из противоположного леса вырвались казацкие кони — дикие, вспугнутые, с разорванной сбруей. Одуревший вороной мчал разбитую двуколку без колеса, возницы не было видно. Где нашел свой конец этот возница? У самой дороги неслась скотина, коровы, телята вперемежку, посреди них — погонщик. Уж не конец ли света настал?

Потом показались казаки. Кто верхом, кто пешком. Где-то за их спиной неистовствовала стрельба, они оглядывались, но коней не пришпоривали.

Впереди что-то прогремело, словно земля загудела.

— Сейчас будут здесь! Дьяволы! — Он весь напрягся, сжимая окоченелыми пальцами приклад.

— Внимание! Приготовиться! — донесся приказ. Это голос Ганака? Или Мацо? Да разве поймешь в этой кутерьме?

Сердце бешено стучало. Голова горела. Дрожь сотрясала тело до самых кончиков пальцев. Он сжимал винтовку, всматривался, но ничего не различал впереди себя, хотя о нем говорили, что он все разглядит и с завязанными глазами.

Наконец!

Грохот усилился, заурчали машины, автоматные очереди и винтовочная пальба сменились хлопками отдельных выстрелов. Вдруг из-за поворота выполз черный жук, рядом с ним закопошились карлики нибелунги. За чудищем выползло второе, третье. Он инстинктивно сжался. Господи, да сколько их? Он затаил дыхание. «Помни, — сказал он себе, — страх подобен смерти. Стисни зубы!»