Ломая печати - [61]

Чудная картина на фоне берез и елей курортного парка.

Лазурное небо, сверкающее солнце, безветрие. Где фронт? Где война? Где Стречно? Где восстание? Ах!

Здесь было все. Потому что здесь были мертвые.

Здесь была Зволенская больница, муки и стоны, в ней умер Ярмушевский. Они шли в траурном шествии, и над его могилой советские солдаты дали последний залп. Потом умер Сольер.

А в довершение всего разбился сам капитан. Ночью в тумане его машина налетела на вагон, и его вытащили из-под сиденья без сознания, лицо и руки в крови, изрезанные осколками стекла. Врач предписал ему отдых. Посещения запретил. Но Богема с устным поручением от Величко пустили. В окно было видно, как солдаты-фронтовики прогуливаются.

Когда де Ланнурьен вышел из госпиталя с обвязанной головой и забинтованными руками, доложили о прибытии советского штаба. Французы построились. Шеренги как каменная стена. Величко, как и в Канторе, без фуражки, но уже в словацкой форме и сапогах, произнес речь.

Обед был только для избранных. В «Паласе», в этом роскошном ресторане с зеркалами, мягкими дорожками, хрустальными люстрами, отбрасывавшими длинные ясные лучи. За столами, на которых благоухали цветы, заняли места командиры, офицеры, штабники. Французы, советские, словаки, санитарка Альбина.

Богема не пригласили. Он был лишь старшина. Да еще связной. Он должен быть под рукой. Штефан видел свою мечту и закрывал глаза. Ведь это же был он, этот элегантный метрдотель.

— Богем! — заревели ему прямо в ухо. — Сколько раз тебя звать? Или ты спишь средь бела дня? Ночью ты мышей ловил или бегал за юбками?

Он вздрогнул. Пера! Паршивец! Стоит и ухмыляется. За стеклянными дверями из-за стола поднимались первые гости. Сон растаял безвозвратно.

Не сплю, друг, а только мечтаю, хотелось сказать Штефану, но он лишь махнул рукой. Что знает Пера о его мечтах? Ведь он был сапожник, обычный сапожник, прежде чем пошел на военную службу…

— Вот приказ. Немедленно в Гайдель и Гадвигу, — состроил кислую гримасу Пера, частый спутник, его «близнец» на мотоцикле.

Война продолжалась.

Когда это кончится?

Они мчались сломя голову в Гайдель и Гадвигу, а оттуда их послали снова в Святой Криж.

В епископском дворце разместился штаб. И его новый начальник. Он только что прилетел из Киева. Горлич, Петр Моисеевич. Ему было, может, двадцать шесть — двадцать семь лет, а уже капитан.

Богема он запряг с первой минуты. То нужно срочно отвезти приказ, то поручение, то вызывал, чтобы что-то проверить. Богем хотя и недолго жил в этом краю, все же что-то о нем знал и мог посоветовать. Таким образом, ему с утра до вечера приходилось быть на колесах, то тут, то там вмешаться, помочь, перевести, разъяснить, выяснить. На рассвете он искал французов уже на переднем крае. Они разворачивали свои силы. Леманн на левом фланге, Гессель на правом, Форестье в лесочке повыше деревни, чтобы поддержать их. Со следующими приказами он примчался лишь после артиллерийской подготовки. Бой в полном разгаре. Французы в Яновой Леготе, а к немцам, уничтожавшим их минометным огнем, подходило подкрепление, минимум два батальона.

— Богем! Быстро! Тебя зовет Горлич! — крикнули ему.

Капитана он нашел в самом центре боя, в километре от деревни. Кругом рвались мины, свистели пули.

— Богем! Передайте французам: прекратить атаку!

Значит, отступление!

Там впереди оставались мертвые. Семь мертвых. Биру, Лоран, а кто еще? На машинах стонали раненые. Маленький Дандрю с простреленной шеей. Шофертатра толкал разбитую снарядами «аэровку» Тачича. Немцам с гор было видно далеко — на открытом пространстве все было как на ладони, и они видели все, что двигалось. И били точно.

К вечеру, однако, французы заняли оборонительную линию около Крижа. Организованно, с минимальными потерями.

Богем вез им приказ. Занять участок на пересечении дорог у Ловчи и Трубина.

И не нужно было быть Богемом, родившимся в Лутиле, здесь, неподалеку, чтобы понять: это самое тяжелое, сложное место обороны.

Да! Лутила! Ведь бой начинался и за нее! За родную деревню! Он все время об этом думал…

Сперва дали о себе знать птицы. Потом стал сереть восток. Утренний туман рассеялся в солнечных лучах. Но, на удивление, все было спокойно.

Лишь перед обедом, когда на левом фланге словацкий дозор отправился через луга к лесу, немцы скосили его бешеным огнем.

А в обед пригремели немецкие танки с пехотой; роты залегли и не сдвинулись ни на шаг.

Неспешно проходил полдень, а немецкие части не давали о себе знать.

Лишь артиллерия нарушала покой сонного дня. Снаряд за снарядом шипели над головами солдат. Немцы отвечали. К счастью, неточно.

Солнце уже клонилось к западу. Неужто сегодня уже ничего не будет? У немцев недостаточно сил? Ждут подкреплений? Или подготовили нам западню?

Пала тьма.

И тут — грохот. Как если бы загремел гром. И молния. И гром. Огонь. Грохот. Вскрик. Стон. Всблеск. Пожар. Огонь. Свист. Словно кто щелкнул кнутом. Треск. Так заявляет о себе смерть.

Атака началась.

За спиной вспыхнула Ловча. Из амбаров, полных зерна, взлетали снопы искр. Вспыхнули факелы соломенных крыш. Замычал скот, страшно и отчаянно. Где-то бежали люди.