Ломая печати - [58]

Мама свела его в родную Лутилу. Бабушка, дедушка, дядья, тетки, двоюродные братья и сестры говорили: «Так ты и есть Штефан? Как вырос! И без отца!»

Многие разговаривали с ним по-французски, потому что он по-словацки говорил с грехом пополам; и в корчме некоторые сидели в беретах, на площади перед костелом играли французские танцы, и не хватало только, чтоб пекарь пек длинные французские батоны.

— Тут все как во Франции! — в восторге воскликнул Штефан.

— Почти! — кивнула мама в знак согласия. — Ведь половина деревни была во Франции, вот и привезли с собой французские привычки!

Надо было позаботиться о хлебе насущном. Штефан отнюдь не был богатырем, поэтому отчим посоветовал выучиться на сапожника, парикмахера, портного или что-нибудь в таком роде, полегче. Но найди мастера, который возьмет ученика, когда работы нет! Что ж, послали Этьена в Чехию в батраки. Но он не сегодня родился — он уже повидал свет. Знал Францию, домой ехал через Германию. И когда добрался с котомкой до Праги, не растерялся. Подошел к доске, которую обступили люди, и, хотя умел читать только по-французски, из одного листка, приклеенного там, понял, что некий пан Гаек, держатель вокзального ресторана в Подебрадах, ищет мальчика в ученики.

На последние оставшиеся деньги он купил билет в этот город и сел в поезд.

— Как это ты, собственно, говоришь? — испытующе спросил пан Гаек. — Словаки ведь говорят не так. Ты не немец?

— Я возвратился из Франции. Я жил там с детства.

— Ты говоришь по-французски? — ресторатор не верил своим ушам.

— Лучше, чем по-словацки.

«Для сердца лучше всего Подебрады», — говорили тогда, как и сейчас. Пациенты приезжали туда не только со всей республики, но и из-за границы. Ученик, знающий французский, мог пригодиться. К тому же на вид он был сноровистый.

В тот же день он приступил к работе. Ему дали черные брюки, белый пиджак, ботинки, но стоимость их он должен был выплатить в рассрочку. Он начинал работу первым, кончал последним. Проветривал зал, открывал окна, подметал пол, вытирал столы, расставлял солонки, чистил приборы, выносил мусор, разносил пиво, позднее стал разносить суп, получал пощечины. Без му́ки нет науки. Шеф не раз демонстрировал его посетителям: «Это тот мой француз».

Жалованье он не получал. Только питание и жилье. Каморка с двумя скрипучими кроватями, гвоздь в стене и таз с обитой эмалью. Тут с помощником официанта Фердой, своим соседом, он погружался в мечты. Однажды и он станет старшим официантом во фраке и накрахмаленной манишке, будет служить в ресторане на главной улице, там будет и швейцар в ливрее.

«Карлтон», «Бристоль», «Амбассадор», «Алкрон», «Гранд» — или как он там будет называться… Столы будут накрыты белоснежными скатертями из Дамаска, сервировка будет — серебро, места будут только по заказу; сзади, из зимнего сада, будет доноситься музыка, пианино и скрипка, только пианино и скрипка, ничего больше, интимно, moderato, а когда придут клиенты, он встретит их, как прежде встречали королей, подведет к столу, даме приставит кресло, слегка кивнет официанту в отглаженном пиджаке с золотым эполетом на левом плече, чтобы он подал меню, и порекомендует блюда. По-французски, просто так, как бы для вида, небрежно. В ответ на что дама мечтательно вздохнет, «ах, как прекрасно вы это сказали, пан главный официант», а ее спутник с явным намерением унизить его спросит на школярском французском с ужасным акцентом: «Вы что, говорите по-французски?», на что он утонченно ответит ему: «Разумеется, господин, я всегда к вашим услугам, я могу вам, вероятно, порекомендовать из наших пирожных и вин…», на что дама отреагирует еще более громким «ах», чем прежде, а ее спутник покраснеет.

И все будут говорить: «Вы уже были в ресторане, где главный официант так прекрасно говорит по-французски? Его зовут Этьен! Не забудьте!»

— Этьен! Штефан! — тряс его Ферда… — Пять! Вставай!

Он просыпался, и начинались серые утра в грязной корчме с пепельницами, полными окурков, он проветривал душный зал, пропахший пивом, подметал, выносил мусор, носил посуду, солонки и салфетки. Ученик-мученик. В семь утра он стоял в одном ряду с остальными. Пан Гаек, который провозглашал лозунг: «Покупай — доверяя, сервируй — гордясь», осматривал их, как сержант солдат. Боже упаси, если не вычищен пиджак, не начищены ботинки, не хватает пуговицы, не подстрижены ногти, не вымыты уши!

Так помощник официанта по имени Штефан Чех работал, так мечтал целый год, пока не произошло это событие. Собственно, два события.

Первым делом — то, с супом, что обязательно приключается с каждым младшим официантом. В данном случае суп оказался за шиворотом у клиента. Тот устроил скандал и требовал возмещения убытков. И если бы не друзья Штефана, которые уговорили, уломали ресторатора, что мальчик ведь полусирота и ему некуда идти, он бы вылетел с работы в два счета.

Второе событие было гораздо хуже. В Мюнхене за нас решали без нас, всюду полно войск, Гитлер забрал Судеты, Словакия получила автономию. Шеф из этого сделал вывод, что словаки разбили республику, и поэтому пускай Штефан, хотя он и зовется Чех, убирается из Чехии восвояси.