Ломая печати - [106]
Подъем!
Солдаты! Проявите мужество! Встаньте!
А ноги совсем затекли. Каждый шаг — мучение. Каторга! Почему в жизни так много страдают?
Шагом марш!
Какого напряжения сил требуют эти слова!
Вихри сотрясают шеренгу. Резкие удары ветра душат. Наполняют слезами глаза. Отрывают воздух от губ. Где же спина идущего впереди?
Белые вихри пурги завладели этими жалкими созданиями, неистовствуют над этими немощными червями, дерзнувшими войти в ее царство. Где спина бредущего впереди? Где его винтовка? Заплечный мешок? Его шинель? А где лицо того, что идет сзади? Залепленное снегом, изможденное? Боже, кто же из них кто? Полное бессилие. Мы никогда не дойдем. Все чувства притупились. При резком движении темнеет в глазах. Обессилевшему телу хочется одного: свалиться и уснуть.
Впереди глубокий по пояс след, проложенный товарищами. Теми, что не упали, не уснули, что карабкались вверх по склону. Каждое движение — мука мученическая. Изнуренному телу не хватает воздуха. Ветрище оглушительно воет. Пот пропитывает насквозь рубаху. Стекает струйками по спине. Однако стоит на мгновение остановиться, и вьюга тут же проникает сквозь дырявую форму до самых костей, тело трясет в ознобе.
Э, да тут кто-то лежит! Кто это? Обмотанный рот, шапка, надвинутая на лоб, закрытые глаза, желтое лицо, синие губы. Кажется, вот-вот легкие лопнут. Ноги совсем не слушаются. Это тот предел человеческого отчаяния, когда уже все безразлично.
— Встань! Погибнешь!
Ах, вот оно что! Пожаловала-таки белая Мора, кожа да кости, со своим коренцом-бедренцом! Приманила! «Садись отдохни. Не торопись». Стало быть, это ты, ведьма? Не бывать тому!
— Эй, ты же умрешь! В бога-дьявола твоего французского! Встань!
Он очнулся от дремы. Сел. Что-то забормотал. Да кто тебя разберет, француз! Небось диву даешься, что сидишь тут, верно? Ты задремывал? Тебе холодно? Онемели пальцы на ногах? Стукни по башмакам! Станет больно, значит, порядок. Кровь в пальцах придет в движение. Не отморозишь! Не понимаешь? Гляди. Подходят твои. Лезут по нашим следам. Встань. Ты не должен сдаваться. Видишь, они уже здесь. Идем. Мы поможем тебе. Скоро пройдет. Встали на ноги. Поджилки трясутся, да? Весь трясешься? Сил нету? Ты уже ничего не смыслишь? Это неправда! Вздохни глубоко! Сожми зубы! Давай же!
Начиналась настоящая битва за жизнь.
Они шли как лунатики. Пядь за пядью карабкались к гребню. Вконец отупевшие, ведомые лишь желанием взобраться на самый верх.
Появился лед. Пока еще возможно было, они вырыли в снегу яму. Красными закоченелыми руками. Яму большую. Для всех. Если кто останется снаружи — замерзнет.
Есть уже нечего. Они лежали как мертвые. Задеревеневшие. Неспособные что-либо чувствовать. Вздремнуть? Так ведь уснут навсегда! Как и те восемьдесят четыре человека из второй авиадесантной.
Встать! Выпрямиться! Вперед!
Теперь уже каждый сражался с самим собой. Перед глазами тьма кромешная. В голове пусто. На душе тоскливо. Шаг невоенный. Карабканье. На четвереньках. Они ползли, смертельно измученные. Окоченевшие руки искали опору. Из последних сил. Отчаявшиеся лица. Вытаращенные глаза. Искусанные губы. Куриная слепота. Конец? Или жизнь? Уцепиться. Чуть продвинуть обессиленное тело. Упереться одеревенелыми ногами. Смерть? Жизнь? Еще на пядь. Легкие просто разрываются. В голове гул. Голгофа. Крестный путь. Терзание. Одурь. Конец. Крест. Крест. Какой крест? Такие стоят у них на выселках. Нет же! Тут не стоять такому кресту над оледеневшим Рудольфом Курчиком с чеханских выселок и над этими французами. Не бывать этому! Никогда!
Вперед! Уцепиться рукой! Подтянуться. Пододвинуться. Упереться. Сопротивляйся, упирайся, Дюмбьер! Защищайся! Вихрем, пургой, снегом, стужей, льдом. Все равно одолеем. За этим обрывом бездна! Перейдем! Легкие разорвутся! Перейдем. Вьюга сметет нас? Перейдем! До гребня далеко? Перейдем!
Руки и ноги само собой тянутся к гребню. Лед кончился. Кто-то упал в снег, корчится от болей. Его обходят. По сантиметрам карабкаются к надежде. Шаг. Отдых. Два шага. Отдых. Теряя дыхание, увязают в снежных глубинах. Но шаги, завоеванные из последних сил, приближают тело к спасению. Белый мрак словно рассеивается. Развиднелось на несколько метров.
Внезапный крик.
Кто кричал? Кто мог нас в этом вихре услышать? Впереди зачернела какая-то точка. Невероятно темная в белой мгле. Кто это? Капитан? Нет. Кто-то явно размахивает руками. И опять кричит. Теперь голос отчетливо слышен. Все поняли. Словно молния блеснула впереди. И солдат, упавший в снег, поднялся и на четвереньках пополз вперед.
Гребень был рядом. То самое место, где они собирались перевалиться через гору. И они устремились туда. И к этой черной фигуре с воздетыми руками.
Ардитти, да, это был Ардитти, неугомонный острослов, певун, это он оказался наверху первым.
Он воткнул свою палку на вершине, словно знамя победы, и они поспешили к нему. Доползли и рухнули наземь. Без слов. Выжатые до предела. Кто-то судорожно смеялся. Он лежал ничком, из развалившихся башмаков торчали черные, смерзшиеся портянки.
В таких местах у них на лазах обычно стоит крест.
