Ломая печати - [105]
— Курчик! — Командир расстелил на коленях карту и приложил к ней компас.
Нынче, как и вчера, он читал, водя пальцем по карте, словацкие названия гор, лесов, пиков, высот.
Кракова голя, 1751 метр. Оттуда мы вышли.
Лядовы врх, 1479 метров. По нему мы спускались в Янскую долину.
Огниште. Конски грунь, они остались по левую руку.
Кралев стул, 1580 метров.
Ровна голя, 1723 метра. Мы были вот где-то здесь. Черт подери, сквозь эту пургу на расстоянии шага ничего не видать.
А по правую руку?
За этим лесом была, пожалуй, Лударова гора. Да, капитан, здесь, видишь — 1731 метр.
А впереди, вправо, была Штявница, 2025 метров. А дальше уже Дюмбьер, 2043 метра. Вот тут влево от него, ниже, и надо было искать переход, потому что через хребтину старого ящера зимой никому не пройти: скалы, лед, навесы, лавины.
Переход нужно искать ниже!
И завтра же!
Кругом сугробы! Дует, прямо обжигает. До костей пробирает. Постланная хвоя студит спину. Ноги заледенели, мерзнут руки, коченеют пальцы, желудок сводит от голода.
Костер дымил. Мокрые ветки шипели.
В отблесках пламени в вещевом мешке шарила призрачная фигура, должно быть, искала что-то съестное. Усыпишь голод, так проспишь еще, подумал он, наблюдая эти тщетные поиски. В самом деле. Такое он испытывал только в Германии. Когда батрачил там, спал в коровнике вместе со скотом, а относились к нему как к рабу. Кости обгладывал. Штраубинг, да, Штраубинг называлось то место, где он служил.
Обо всем этом он рассказывал где-то в Детве Тачичу.
— Круто они с тобой обошлись, фрицы, выставили вон, верно? — спрашивал тот его.
— Было, что и говорить, — соглашался он.
— Вот ты им за это и врезал, так ведь? — не унимался Тачич.
Хитрущий он, этот серб! В самую точку попал!
— Ну не только, но и за это тоже, так и знай. Больно меня унизили, в этом самом Штраубинге. Ужас как.
— Послушай, — продолжал Тачич, — а почему ты пошел в батраки ухаживать за немецкими коровами, когда ты портной? Оставался бы при своем ремесле, а?
Курчик осекся, пролепетал что-то, покраснел, конечно, и перевел разговор.
Только позднее он открылся Тачичу и выложил всю правду. Совсем он не портной, а всего лишь бедный корытник, который прирабатывал как умел. Все, что было у него в хозяйстве, из дерева ли, железа ли, он сам и смастерил. Выстрогал, выковал, сколотил, спаял. А однажды с братом попробовал и распороть штаны, сшитые когда-то гриневским портным. Потом перевели выкройку на бумагу и смастерили себе новые. Штаны понравились соседу, они и ему сшили. Потом второму, третьему, и пошло дело. Брат стал шить и куртки, а Курчик — брюки.
На призывном пункте, само собой, спрашивали профессию. Какая уж у него профессия! Вот он скромно и намекнул, что малость в портняжном деле разбирается. Больше его и не спрашивали — в таких мастерах нужда большая была. Повезли его из Попрада во Врутки, а там на складе он весело зажил: чинил одежду как заправский мастер иглы и наперстка, из тех, что семь раз отмерят и лишь раз отрежут. Вот какой он был портной.
Да что толку от этого!
Завтра надо пройти под Дюмбьером. Там, где «Мора на Дюмбьеровых гольцах ищет корень бедренца». Там пробираться придется сквозь льды и сугробы, если, конечно, в этой пурге до утра они не превратятся в сосульки. Он закрыл глаза. Вот и вправду был бы видик! Одиннадцать заледенелых колод! Вот бы швабы повеселились. Одиннадцать замерзших апостолов, притулившихся друг к другу у потухшего костра в этой бревенчатой развалюхе, что была когда-то овчарней. Под кручами Дюмбьера, где бродит, точно призрак, та самая в белой простыне и ищет, пока их не настигнет. Настигнет? Никогда! Никогда! Они пройдут! Обязательно пройдут. Назло этой ведьме Море в белой простыне. Усталое тело проваливается в бездну. Они пройдут!
Подъем! Скорее в путь! Разделить скудные запасы пищи — все, что осталось.
Растопленный снег кипит в котелке, сухие малиновые ветки заменяют чай.
В путь! К Дюмбьеру!
Идут гуськом. Левая, правая. Снегу стало еще больше. По икры, по колено. По пояс. Уже не шаги, а шажки, каждое движение отнимает последние силы. Поднатужиться! Сжать зубы! Еще шаг. Первый. Пятый. Десятый. Считать до десяти. До десяти. И опять до десяти. До двадцати! До ста! По пояс в снегу. Потом по стланику. По камням. Лишь бы не оступиться: тогда конец. А как менять очередность идущих впереди и пробивающих след? В этом белом мраке, в который они погрузились? Кто замыкает колонну? Кто идет впереди? Впереди — капитан. А сзади? Кто его знает? Сколько часов они уже идут? Уже близится полдень, что ли? Из мглы выступила каменная стена. Черная, мрачная, отпугивающая. Кручи, лед, камни. Задевают о них ногами. Привал!
Валятся там же, где стояли. Прямо в снег. Дышать нечем. Молча делят последние ломти хлеба. Без звука передают их из рук в руки. До слов ли теперь! Силы на исходе. На тело наваливается бесконечная усталость. Подумать и то противно, что через минуту придется встать, подняться на ноги. Все восстает при мысли, что надо будет опять окунуться в эти свинцовые тучи, в дикую свистопляску ветров. Неудержимо тянуло вздремнуть, хотя бы на миг, в этом защищенном от ветра месте.
На основе подлинного материала – воспоминаний бывшего узника нацистских концлагерей, а впоследствии крупного американского бизнесмена, нефтяного магната, филантропа и борца с антисемитизмом, хранителя памяти о Холокосте Зигберта Вильцига, диалогов с его родственниками, друзьями, коллегами и конкурентами, отрывков из его выступлений, а также документов из фондов Музея истории Холокоста писатель Джошуа Грин создал портрет сложного человека, для которого ценность жизни была в том, чтобы осуществлять неосуществимые мечты и побеждать непобедимых врагов.
Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Джессика Стоядинович, она же Стоя — актриса (более известная ролями в фильмах для взрослых, но ее актерская карьера не ограничивается съемками в порно), колумнистка (Стоя пишет для Esquire, The New York Times, Vice, Playboy, The Guardian, The Verge и других изданий). «Философия, порно и котики» — сборник эссе Стои, в которых она задается вопросами о состоянии порноиндустрии, положении женщины в современном обществе, своей жизни и отношениях с родителями и друзьями, о том, как секс, увиденный на экране, влияет на наши представления о нем в реальной жизни — и о многом другом.
Сергей Соколов – бывший руководитель службы безопасности Бориса Березовского, одна из самых загадочных фигур российского информационного пространства. Его услугами пользовался Кремль, а созданное им агентство «Атолл» является первой в новейшей истории России частной спецслужбой. Он – тот самый хвост, который виляет собакой. Зачем Борису Березовскому понадобилась Нобелевская премия мира? Как «зачищался» компромат на будущего президента страны? Как развалилось дело о «прослушке» высших руководителей страны? Почему мама Рэмбо Жаклин Сталлоне навсегда полюбила Россию на даче Горбачева? Об этом и других эпизодах из блистательной и правдивой одиссеи Сергея Соколова изящно, в лучших традициях Ильфа, Петрова и Гомера рассказывает автор книги, журналист Вадим Пестряков.
Впервые выходящие на русском языке воспоминания Августа Виннига повествуют о событиях в Прибалтике на исходе Первой мировой войны. Автор внес немалый личный вклад в появление на карте мира Эстонии и Латвии, хотя и руководствовался при этом интересами Германии. Его книга позволяет составить представление о событиях, положенных в основу эстонских и латышских национальных мифов, пестуемых уже столетие. Рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг интересующихся историей постимперских пространств.
Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит жизнеописание одного из величайших святых Русской православной церкви — преподобного Серафима Саровского. Его народное почитание еще при жизни достигло неимоверных высот, почитание подвижника в современном мире поразительно — иконы старца не редкость в католических и протестантских храмах по всему миру. Об авторе книги можно по праву сказать: «Он продлил земную жизнь святого Серафима». Именно его исследования поставили точку в давнем споре историков — в каком году родился Прохор Мошнин, в монашестве Серафим.