Логово зверя - [46]

И снова раздумья шефа были внезапно прерваны. На этот раз тем, что машина вдруг прекратила своё и без того совсем неспешное движение и остановилась. Иван Саныч, вынужденный отвлечься от своих дум, нахмурился и недовольным тоном спросил:

– Ну что там у тебя опять такое?

Водитель несколько секунд не отвечал, напряжённо всматриваясь вперёд, на расстилавшееся перед автомобилем туманное световое пятно, с трудом рассеивавшее подступавший со всех сторон мрак. Потом обернулся к начальнику и не совсем твёрдо произнёс:

– Нам что-то перегородило дорогу.

Иван Саныч фыркнул.

– Что именно?

Шофёр помялся, снова пристально вгляделся в лобовое стекло, озарённое блёклым отсветом фар, и не очень уверенно протянул:

– Да вроде как бревно какое-то… Взглянуть бы надо.

Иван Саныч сдвинул брови и резко, отрывисто рыкнул:

– Так посмотри, едрить твою мать! Или я, по-твоему, должен это делать?

– Нет, конечно, – глухо, в нос, пробормотал водила. – Сейчас я посмотрю, шеф.

Он вылез из машины, а хозяин, глядя ему вслед, покачивал головой и возмущённо шептал:

– Ну что за народ! Ни на что сами не способны. Шагу не могут ступить без указания сверху. Как дети малые, ей-богу!..

И, вновь попытавшись отдаться своим мыслям, он откинулся на спинку сиденья и продолжил уже про себя: «Нет, не дорос ещё наш народ до демократии. Ох, не дорос! Пока что явно нуждается в опеке и мудром руководстве. И мы это руководство ему обеспечим. Пока хватит наших сил… Дисциплина и ещё раз дисциплина!» – произнёс он свою любимую фразу, которую повторял много раз в публичных выступлениях, с высоких трибун и в приватных, неформальных разговорах. – «Причём жесточайшая. Это основа основ, фундамент нашего государства. Альфа и омега! Без этого нельзя. Без этого пропадём, загубим страну…»

Размышления государственного человека были прерваны вернувшимся шофёром, который заглянул в салон и с сокрушённым видом пробормотал:

– Шеф, там это, значит… дерево упало на дорогу… Аккурат посерёдке легло. Никак его, заразу, не объедешь.

Иван Саныч чертыхнулся и уставил на водилу широко раскрытые, округлившиеся глаза.

– Так убери его к чёртовой матери! Чего ты ждёшь? И шевелись давай! Мне время дорого, некогда тут торчать.

Водитель горестно вздохнул и замотал головой.

– Так ствол здоровый, толстый! Мне одному его не сдвинуть. Никак! Я и так и эдак попробовал – нет, не поддаётся, стерва. Лежит, как влитой!.. Вот коли б мы вдвоём…

Иван Саныч насупился и процедил сквозь зубы:

– Твою мать!..

Его охватило сомнение: прилично ли будет ему, профессору, академику, депутату, гордости и славе отечественной науки и политики, вместе с каким-то шоферюгой тягать бревно на пустынной лесной дороге? Как это будет выглядеть со стороны? Очевидно, не очень презентабельно. Благо хоть, никто не увидит…

Он подумал было позвонить Лёше, чтобы тот прислал на выручку пару-тройку «бандерлогов», но тут же отказался от этой идеи – они отъехали от лагеря слишком далеко, и помощи пришлось бы ждать чересчур долго. А ему не терпелось поскорее оказаться в своём номере, сходить в душ, поужинать, выпить рюмочку хорошего армянского коньяка и упокоить своё утомлённое после долгого, напряжённого дня тело в мягкой тёплой постели. Но на дороге ко всему этому лежало это проклятое дерево, будто нарочно свалившееся именно на пути его следования… И Иван Саныч, поняв, что у него нет другого выхода, тяжко вздохнул, проворчал глухое ругательство и, бросив на смущённого водилу злобный взгляд, выбрался из машины.

Сосновый ствол, лежавший поперёк дороги, действительно оказался толстым и массивным, да к тому же был покрыт жёсткой окаменелой корой и густо усеян сухими ломкими ветками и колючей смолистой хвоей. Буйная лесная растительность с обеих боков подступала к нему вплотную, так что объехать его в самом деле не представлялось возможным. Выход был только один: поднапрячься и откатить ствол хоть немного в сторону, так, чтобы автомобиль мог как-нибудь обогнуть его.

Иван Саныч несколько секунд в задумчивости постоял перед этим неожиданным препятствием, брезгливо скривив лицо и продолжая сердито бубнить себе под нос. Шофёр, умом понимая, что он ни в чём не виноват, но тем не менее отчего-то чувствуя себя виновным, переводил выжидательный взгляд с так некстати рухнувшего здесь дерева на раздосадованного шефа и огорчённо покачивал головой.

Наконец Иван Саныч, уразумев, что от его грозного начальственного взора лежавшая сосна не сдвинется с места, пробурчал очередное ругательство и, мотнув головой водителю, приступил к павшему стволу.

– Давай, мать твою… Раз-два, взяли!

Попытка оказалась неудачной. Несмотря на их солидарные усилия, дерево поддалось лишь чуть-чуть, сдвинувшись на несколько сантиметров, не больше. Не помогли ни зычные, ободряющие окрики Ивана Саныча, ни отборный мат, которым он крыл безответного, подавленного водилу, не смевшего, естественно, не только ответить, но даже глаз поднять на раздражённого хозяина.

Выбившись из сил, они отступили от неподатливого ствола, оставшегося лежать на прежнем месте, и некоторое время стояли молча, отдуваясь и хмуро поглядывая по сторонам. При этом водитель продолжал прятать глаза и старался не смотреть на шефа, выражение лица которого явно не сулило ему ничего хорошего. Однако Иван Саныч, вопреки своему обыкновению, каким-то удивительным образом удержался от попрёков и брани и лишь с угрюмым видом дёрнул головой.