Логово зверя - [48]

Там, чуть поодаль от дороги, за частым переплетением ветвей и кустов, он разглядел человеческий силуэт. Огромный, неподвижный, застылый, словно изваяние. Он почти сливался с окружавшей его тьмой, терялся за плотной завесой густой листвы, его почти невозможно было различить. Пожалуй, можно было принять его за необычайно толстый, раздавшийся в ширину ствол дерева…

Если бы не глаза. Большие, немного суженные, мерцавшие красноватым притушенным огнём. Они внимательно, не отрываясь и не мигая, наблюдали за застрявшими на лесной дороге людьми, тщетно пытавшимися сдвинуть преградившее им путь дерево, а затем ни с того ни с сего начавшими выяснять отношения.

Иван Саныч несколько мгновений смотрел в эти устремлённые на него из темноты сумрачно поблёскивавшие глаза, увенчивавшие громадную чёрную фигуру, и вдруг почувствовал, как по его коже пробежал лёгкий холодок. Холодок страха. И это было крайне неприятное ощущение. Тем более неприятное, что Иван Саныч не привык перед кем или чем-либо испытывать страх. Напротив, он привык, что все вокруг боятся его самого…

– Это ещё что за хрень? – пробормотал он, чувствуя опять-таки не очень свойственные ему беспокойство и тревогу, но ещё не решаясь признаться себе в этом.

Он обернулся к шофёру и, увидев его лицо, нахмурился и помрачнел. Водитель широко распахнутыми, округлившимися глазами глядел на замерший в зарослях гигантский силуэт, и на лице его было написано не только недоумение, но и явный, неподдельный ужас.

Дурной пример оказался заразительным: взглянув на искажённую, смертельно побледневшую физиономию водилы, Иван Саныч ощутил, как его постепенно охватывает нервная дрожь, а во рту появляется странный горьковатый привкус. С трудом глотнув вязкую слюну и растерянно озираясь кругом, он совсем тихо, будто не своим голосом и вовсе не характерным для него просительным тоном обратился к своему спутнику:

– Ты это… сходил бы поглядел… что это там?

Однако с таким же успехом он мог бы попросить водителя перерезать себе горло. Тот никак не отреагировал, даже не пошевелился, бровью не повёл. Продолжал, как вкопанный, стоять на месте и во все глаза смотреть на что-то необъяснимое и небывалое, следившее за ними из чащи.

Иван Саныч, чувствуя, что страх овладевает им всё больше и начинает затмевать ему разум, сделал над собой усилие, стараясь взять себя в руки и принять какое-нибудь решение. Он вновь попытался вывести из ступора окаменевшего шофёра и подбирал нужные для этого слова…

Но не успел. И не издал не звука. Потому что из леса вдруг донёсся негромкий продолжительный свист, сменившийся вскоре низким хрипловатым рычанием, перемежавшимся с бессвязным сердитым ворчанием.

От этих следовавших один за другим звуков, не то звериных, не то человеческих, у шефа кровь застыла в жилах, а горло будто сжало спазмом. Не решаясь взглянуть туда, откуда они донеслись, он, словно в инстинктивном поиске помощи, снова обратил взгляд на водителя.

И увидел, как лицо водилы, белое как мел, исказилось страдальческой гримасой, в глазах блеснул неописуемый, безумный ужас, а правая рука медленно поднялась и устремила вперёд трясущийся указательный палец.

Одновременно Иван Саныч услышал треск ломаемых веток и шелест потревоженной листвы и, резко обернувшись, обнаружил, что стоявшая среди зарослей исполинская тёмная фигура, до тех пор совершенно недвижимая, застывшая, как монумент, вдруг всколыхнулась, зашевелила конечностями, тронулась с места и, неторопливыми, уверенными движениями раздвигая тугие развесистые ветви, устремилась к дороге.

У шефа перехватило дыхание, волосы на голове зашевелились, в глазах потемнело. Ему хотелось закричать, но он не в силах был выдавить из себя ни звука – язык онемел, будто отнялся, и не повиновался ему. Он понимал, что, пока не стало слишком поздно, надо бежать, нестись отсюда без оглядки, как на крыльях; однако его ноги ослабли и сделались точно ватными, и он не смог бы сейчас даже идти, не то что бежать.

Он вновь повернулся к своему спутнику… и изумлённо вытаращил глаза. Того не было больше на прежнем месте, к которому, как казалось только что, он будто прирос. Водитель оказался более сообразительным и прытким, чем его начальник. Видя, как что-то громадное, тёмное и страшное, чего он не мог понять и объяснить себе, медленно, но неуклонно надвигается на них из леса, он мгновенно преодолел сковавший его страх и пустился наутёк, напрочь позабыв о своём грозном хозяине, перед которым всего минуту назад благоговел и трепетал, и бросив его на произвол судьбы. Иван Саныч успел лишь заметить, как шустрый водила в два прыжка пересёк дорогу и, подскочив, как кузнечик, в один миг скрылся в высоких кустах, росших на противоположной её стороне. И был таков!

Сражённый шеф мгновение-другое очумело, полуоткрыв рот, смотрел ему вслед. Лицо его скривилось и задрожало, точно он собирался заплакать. Он понял, что в самую решительную и катастрофическую минуту его жизни его предали. Что на верность запуганных, лицемерных и вероломных приспешников, пресмыкающихся и лебезящих перед начальством лишь до тех пор, пока оно в силе, надеяться нельзя. Что он остался совсем один, лицом к лицу с чем-то загадочным и невообразимо жутким, шаг за шагом приближавшимся к нему. И что сейчас, через считанные секунды, ему придётся в полном одиночестве, рассчитывая лишь на свои практически иссякшие, ушедшие, как вода в песок, силы, бороться за свою жизнь, вступить в смертельную схватку с тем, чему он не знал даже названия и что внушало ему неодолимый, парализующий ужас.