Логово горностаев. Принудительное поселение - [26]

— Салерно, держи его! Держи вон того! — заорал Де Дженнаро во все горло. Но ни пока его крик летел до пустынной улицы, ни сразу после внизу ничего не изменилось. Потом Салерно трусцой перебежал на другую сторону, задрал голову, и Де Дженнаро увидел белое пятно его лица.

— Это вы, капитан?

— Кто-нибудь выходил сейчас из подъезда? — снова прокричал Де Дженнаро, теперь уже получив возможность пронаблюдать за работой мысли своего подчиненного. Полсекунды на то, чтобы услышать, столько же, чтобы затем посмотреть направо и, наконец, броситься в погоню. — Да беги же, черт тебя возьми! — крикнул, подгоняя его, капитан. Но между Салерно и преследуемым было не меньше тридцати метров, да и беглец был, наверно, попроворнее, к тому же наверняка вооружен, и у него могли быть сообщники.

Слушая, как топот старшины затихает в глубине улицы, Де Дженнаро в ярости начал сыпать ругательствами и бить кулаком по подоконнику.

— Что-нибудь случилось? — вдруг раздался рядом в темноте чей-то голос, и он вздрогнул от неожиданности. Из соседнего окна высунулась миловидная, полненькая девушка в очках. В это же время со стуком поднялись десятки жалюзи, во многих окнах дома напротив зажегся свет.

Капитан не спеша вернулся в комнаты и огляделся. Нашел ли тот человек, который так хладнокровно ответил ему по домофону, открыл, нажав кнопку, дверь подъезда, а затем преспокойно спустился по лестнице, пока Де Дженнаро поднимался в лифте, нашел ли он то, что искал? Судя по тому, что труп уже остыл, в распоряжении незнакомца имелось по крайней мере часа два, чтобы перевернуть вверх дном квартиру в восемьдесят квадратных метров. Тем более, что тут не было ни тяжелой мебели, ни сейфов, ни шкафов с книгами.

Однако ванная наводила на размышления. Казалось, она была не тронута, хотя в ней тоже царил беспорядок, но он был естествен для жилища холостяка, у которого убирает приходящая прислуга. Почему ванная комната не была перевернута вверх дном? Потому ли, что убийца уже нашел то, что искал, или же потому, что вызов по домофону помешал ему закончить поиски? Ответить на этот вопрос было нелегко, тем более что в ванной ничего не было, кроме полочки с принадлежностями для бритья.

К счастью, телефон находился не в спальне. Паскуалетти держал его на специальной подставке в гостиной. Телефон работал. Капитан стал набирать номер карандашом, а трубку держал, обернув носовым платком. Раздался гудок, потом другой, прежде чем ему ответил женский голос. Голосок шестнадцатилетней девушки, подумал он; ему всегда так казалось. На этот раз голос прозвучал еще более тоненько.

— Говорит капитан Де Дженнаро. Извините, что так поздно беспокою вас, синьора, но мне необходимо срочно поговорить с вашим мужем.

— Одну минутку.

Судя по доносившимся из трубки звукам, семейство Балестрини, вероятно, смотрело ту же телепрограмму, что и Романацци. Голос Балестрини звучал оживленнее, чем обычно на работе.

— Хорошо, что позвонили, капитан. Теперь я могу сказать: вы были правы.

— То есть? — спросил капитан, одновременно прислушиваясь к шуму лифта, который, стукнув, остановился на этаже.

— Сегодня после обеда я получил письмо с угрозами. Все как обычно, только, пожалуй, чуточку подлиннее. Меня называют врагом народа и обвиняют в преследовании Буонафортуны…

Запыхавшийся и огорченный, на пороге появился Салерно, растерянно разводя руками. Де Дженнаро метнул на него злой взгляд и уронил карандаш, которым набирал номер.

— У меня тоже есть что вам рассказать, доктор.

11

В вопросе «Ну как ты находишь меня, Андреино? Я изменился?» не было ничего оригинального, если не считать того, что задан он был на расстоянии в добрых полтора десятка метров и оглушительно громко. Пассажиры «Сеттебелло»[21] не спеша сходили на перрон. Многие из них обернулись, но заросшая бородой, краснощекая физиономия Эмилио Бауэра выражала лишь искреннее нетерпение услышать ответ.

— По-моему, ты выглядишь лучше, чем в последний раз, — ответил Балестрини, но только когда они уже подошли друг к другу и смогли обняться.

Ах, значит, Андреа не хочет поддержать их старую игру! Светлая борода Бауэра раздвинулась, и на губах появилась широкая, подозрительно ласковая улыбка.

— Знаешь, ты тоже хорошо выглядишь. Можно сказать, тюрьма пошла тебе на пользу!

Обернулись только наименее воспитанные и наиболее непосредственные, пытаясь различить на гладко выбритом, добропорядочном лице помощника прокурора Балестрини следы совершенных преступлений. Наконец Бауэр понизил голос:

— Вот видишь, они тебя испугались. И если бы ты им рассказал, что действительно только отбыл срок за преднамеренное убийство с отягчающими обстоятельствами, они бы ни секунды не сомневались. Они боятся даже самих себя, ни во что больше не верят. Они способны принять за убийцу даже тебя, нашего Доброго Силача!

— Знаешь, сегодня Рената неважно себя чувствует, так что нам лучше пообедать в ресторане…

— Ну, разумеется. Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет… Немного…

— Что — трудная беременность?

— Слава богу, нет, — весело ответил Балестрини и, воспользовавшись тем, что машина застряла перед светофором, смог наконец получше разглядеть приятеля. Изменился? Пожалуй, только появились легкие морщинки у глаз. А вообще он остался прежним — старый, добрый Эмилио Бауэр, для друзей просто Бауэр. В этой привычке называть его по фамилии было что-то студенческое, но она глубоко укоренилась. А для незнакомых он был «доктор Эмилио», ибо сам так представлялся. Друзья же продолжали называть его Бауэром просто так, без всякой ностальгии по университетским временам. Тогда этот еврейский парень только начинал пописывать в газетах. Смирившись с необходимостью взяться всерьез за учебу, чтобы получить диплом, он давал выход бившей ключом энергии в вечных шутках, розыгрышах, самых необычных выходках. Оригинальничая, он завел дружбу с «типом, у которого на лбу написано, что он будет прокурором». «Подумай, что произошло бы, если бы вдруг всю эту юриспруденцию отменили, — смеялся он над Андреа еще на третьем курсе, когда они готовились к экзамену по судопроизводству. — Ну, что бы ты тогда делал? Не думаю, что в мире существует другая профессия, где бы ты чувствовал себя так вольготно».