Лога - [37]

В памяти встали встречи с Натальей, ее сердечные ласки, голос, который он слушал, прильнув лицом к ее груди. Он любил, когда она, вынув из своих волос гребенку, любовно расчесывала его густые волосы, говоря:

— Боюсь я…

Фимка ему показалась чужой. Постояв на свалке, он решительно повернул на прииск.

Наталья с этих пор стала избегать встреч с Макаром, да он теперь уже и сам реже стал показываться среди рабочих. Или уезжал в Подгорное, или сидел у себя в новой, крепко сделанной избе, — конторе.

Прииск разрастался. Строилось большое здание для паровой машины. Подвозили бревна, стучали топоры во многих местах; качаясь, пильщики распиливали бревна на тес, и новые крепкие, один за другим, вырастали дома, домики, амбары.

Наталья сторонилась всех. Только в Ефимке она находила чистые мысли, чистые желания, подчас смешные… и весь он казался смешным, веселил ее.

Иной раз в обеденный перерыв Наталья и Ефимка уходили на лужайку отдохнуть на солнышке. Она клала его вихрастую голову к себе на колени и с материнской лаской говорила:

— Ну-ка, давай я тебе в голове поищу.

Прижавшись к ней, как к родной матери, Ефимка слушал и засыпал. Наталья бережно перекладывала голову спящего мальчика с колен на землю, а сама, растянувшись на траве, подложив руки под голову, смотрела в небо. Белые облака огромными клубами плыли в голубой синеве друг за другом, уходили к краю неба и там толпились стаями, образуя плоский, глыбистый свод. Хотелось думать, что завтра или сегодня вечером должна произойти какая-то перемена. Такие мысли стали посещать ее чаще и чаще, но перемены не было. Жизнь, серая, однообразная, шла день за днем.

Раз, улучив минуту, Макар остановил Наталью.

— Наташа, стой, погоди!.. Поговорим давай!..

— Не тронь меня, Макар Яковлич, — что я тебе?..

— Ну что ты, как чужая стала. Значит, совсем шабаш выходит?

— Да, шабаш!..

Макар схватил ее в объятия. От него пахло водкой и табаком.

— Оставь, говорю! — крикнула Наталья.

— Ну, что… какая ты!.. Боишься, поди, что выдавлю?..

— Не выдавишь, а брось свое озорство!

Макар отошел.

— Слушай, Макар Яковлич, моя последняя просьба к тебе.

— Какая?..

— Увези меня в Подгорное, или дай лошадь, меня Ефимка проводит.

— Зачем тебе в Подгорное?

— Да так, надо мне… Тошно мне здесь. Уйду я.

— Куда?..

— Уйду совсем с рудника.

Макар встревожился. Он молча смотрел на девушку, не зная, что сказать… а когда взгляд встретился со взглядом Натальи, он не мог его выдержать и отвел глаза. Он почувствовал нестерпимую, тоскливую боль. А Наталья попрежнему прямо смотрела на него грустными глазами.

— Ладно, — решительно сказал Скоробогатов, — завтра поутру.

— Ты только в бричке… пожитки кой-какие надо захватить, — сундучишко с тряпьем.

Макар круто повернулся и, широко шагая, ушел. Проходя мимо одного из рабочих, он не ответил на приветствие, а у казармы сердито пнул пеструю собаку — Шарика, который, виляя хвостом, с дружеским лаем встречал своего хозяина. От пинка Шарик жалобно и удивленно взвизгнул и, опустив лохматый хвост, тихо побрел вслед за хозяином.

XV

Ранним утром Наталья поехала с Макаром в Подгорное.

Скоробогатов, сидя рядом с ней, упорно молчал, посапывая носом. Порой Наталье казалось, что она едет одна, но запах надушенного одеколоном суконного пиджака напоминал ей о присутствии Макара. У Макара болела голова. Он вчера, не зная зачем, крепко выпил. Когда бричка перекатывала через корявые корневища, проросшие поперек дороги, он кряхтел от острых толчков и молча подхлестывал вожжой мухортого жеребца. Лошадь осторожно спускала бричку в нырки, обегала однобокие ухабы и, прядя острыми ушами, горделиво вскидывала красивую голову, прислушиваясь к шорохам в густых стенах ельника. В стороне Подгорного из-за леса выглянуло солнце, зажигая искры на застывших в утренней росе деревьях.

Чем дальше, тем легче становилось Наталье. Она украдкой посматривала на молчаливого Макара. Ей хотелось заговорить — высказать все наболевшее, но она не знала, с чего начать. Скоробогатов молчал.

«Может быть и лучше, что мы молчим», — подумала Наталья. И, наблюдая, как таяло оторвавшееся облачко, она забылась.

— Ты это с чего взяла, что ты в тягости? — спросил вдруг Скоробогатов.

— Что это, неужели я про себя не знаю?

Помолчав, Макар сказал:

— А если так сделать, чтобы избавиться от этого?

Глаза Натальи испуганно и удивленно метнулись на Макара.

— Чего смотришь? Я ведь дело говорю. Стыд-то на тебе, а не на мне. А по-моему, так того… Залезь на прясло, соскочи однова, и готово.

— Ты это как, шутя или взаправду?

— Знамо дело, взаправду.

— Вот как, — в голосе Натальи была горечь. Она посмотрела на Скоробогатова взглядом, полным обиды, и, тряхнув головой, решительно отрезала: — Нет!

— А родишь, куда ты с ним?..

— А это уж не твое дело, Макар Яковлич!.. Сколько хватит сил, а не брошу… Пусть уж кто другой, а я… Нет!.

Наталья смолкла, закрыв лицо фартуком. К горлу подступали слезы.

— О чем ревешь-то?.. — сухо сказал Макар.

— Нет, я уж больше не стану реветь… Будет. Только обидно… И стыдно за тебя. Черствый ты, безжалостный человек.

— А что мне с тобой за компанию слюни распускать? Не умею я.